Дневник. Том 1.

де Гонкур Эдмон

ана? Это ананас, выросший в казарме! Готье считает, что мозг

художника не претерпел никаких изменений со времен фарао

нов до наших дней. Что же касается буржуа, которых он назы

вает текучим ничтожеством, то у них, возможно, мозг изме

нился...

20 января.

Вот человек, который разъезжал по курортам следом за

г-жой де Солмс и на счет г-на де Поммерэ, человек, наделен

ный

всеми низкими страстями, пороками свихнувшегося но

тариуса, человек, который надоел даже своему другу Жанену,

беспрерывно занимая у него в Спа по сорок су. Этот человек

добился места сенатского библиотекаря и должен был оставить

его из-за дуэли: пришлось таким способом защищать свою ре

путацию, сильно пострадавшую в связи с этим назначением.

Вот человек, который разыгрывал в Компьене лакейские пьесы-

«пословицы», за что выклянчил у императора пятьдесят тысяч

франков милостыни, а после этого просил еще тридцать тысяч,

готовый ползать на коленях и, как нищий, проливать слезы на

руки принцессы. Вот он, чистый, честный, великодушный, —

все рукоплещут ему, — он — триумфатор порядочности! *

А мы — о, ирония судьбы!..

21 января.

< . . . > Мы испытываем известную гордость с примесью го

речи, наблюдая рядом с нашим грандиозным провалом гранди

озный успех «Семьи Бенуатон» *, нашумевшая оригинальность

которой — карикатура на нашу «Рене Мопрен». < . . . >

1 февраля.

< . . . > ХIХ век — одновременно век Правды и век Брехни.

Никогда еще столько не лгали — и никогда так страстно не

искали истину. < . . . >

527

5 февраля.

< . . . > Для нас сейчас ужасное время. Мнимая безнравствен

ность наших произведений вредит нам в глазах ханжеской

публики, а наша личная нравственность делает нас подозри

тельными для властей. < . . . >

Сейчас нет ни одного провинциального репортеришки, ко

торый не считал бы, что даже самый крошечный провинциаль

ный театр будет опозорен, если в нем пойдет «Анриетта Маре-

шаль».

< . . . > Великолепная фраза для комедии, фраза нашего

родственника: «В таком-то году мой отец умирает, ну хо

рошо!» <...>

8 февраля.

< . . . > Быть может, меньше глупостей говорят, чем печа

тают.

Со стороны драматурга неосторожно писать книгу, так как

она служит мерилом его литературных способностей.

Я хорошо

понял это, когда сегодня Флобер читал мне «Роман одной жен

щины» *. Хуже знать самую элементарную грамоту стиля не

возможно.

12 февраля.

Госпожа Санд приехала сегодня обедать к Маньи. Она си

дит рядом со мной, я вижу ее прелестное, красивое лицо, в ко

тором с возрастом все больше проявляется тип мулатки. Она

смущенно смотрит на всех и шепчет на ухо Флоберу: «Только

вас я здесь не стесняюсь!»

Она слушает, сама молчит, а когда читают одно из стихо

творений Гюго, проливает слезу на самом фальшиво-сентимен-

тальном месте. У нее удивительные, изящные, маленькие ручки,

почти скрытые кружевными манжетами. < . . . >

14 февраля.

После обеда принцесса стала рассказывать нам историю с

отцовством Жирардена — она поражена этим и никак не может

прийти в себя.

Прежде всего он объявляет матери невесты, что не спосо

бен дать ее дочери полного счастья. Затем женится и едет пу-

528

тешествовать в Италию, где здание его брака так и остается

неувенчанным. Возвращение во Францию, совместная жизнь

с женой, и вдруг он говорит ей: «Не находите ли вы, что в доме,

где нет детей, чего-то не хватает?» И тут он приглашает к обеду

Дюма-сына — довольно прозрачное приглашение; так как Дюма

уклоняется от этого счастья, которому муж хотел способство

вать, жена стала искать в свою очередь и нашла человека, ко

торый стал отцом ее ребенка, ему-то Жирарден и сообщил по

телеграфу известие о смерти их дочери.

Во всем этом столько простодушия, столько почти наивного

цинизма и, так сказать, добросовестности, такое полное отсут

ствие нравственных устоев, что невозможно разобрать, где

правда и где ложь в его любви к этой дочери, в нежности, с

которой он как будто сейчас относится к своей жене. Невоз

можно определить, понимает ли он, какое проявил бесстыдство,

сделав из этого пьесу и пригласив себе в сотрудники того же,

кого он прочил в сотрудники своей жене. Темные, смешанные

и нездоровые чувства; они спутывают все естественные взгляды

на семью, на брак и на человеческое сердце. Этот Жирарден —

сфинкс среди рогоносцев.

Белогалстучный, беложилетный, огромный, счастливый, как

преуспевающий негр *, входит Дюма-отец. Он приехал из Авст

рии, был в Венгрии, в Богемии. Рассказывает о Пеште, где его