Дневник. Том 1.
Шрифт:
где это требуется, естественность движения актера, когда
он садится, когда он встает, — пока всего этого добьешься,
сцену приходится повторять десять раз: мелочи, но такие
важные, такие необходимые и до очевидности правдивые,
что, когда они найдены, невольно вскрикнешь: «Вот оно!» —
и сразу почувствуешь радостное волнение, какой-то жар в
затылке.
Никто и не подозревает о той работе, о том непрерывном
пережевывании, в котором нуждаются
нуться своею ролью. Им нужно ежедневно впитывать ее в те
чение месяца, после чего нередко обыкновенный актер, почти
что бездарный, начинает восхитительно выдавать свою роль.
Выдавать — правильное слово. По этому поводу замечательно
выразилась мадемуазель Марс: «Роль у меня недостаточно сво
бодно изрыгается», — это мне рассказал Гот. Мелкие актеры в
театре выглядят тускло, словно какие-то писаки, у них вид
письмоводителей провинциального нотариуса.
Единственный недостаток г-жи Плесси — то, что ее умные
догадки, ее внезапная интуиция не останавливаются и не
закрепляются. Она схватывает так быстро, что каждый день
схватывает что-то новое. Так она играла всю нашу пьесу,
от репетиции к репетиции и отрывок за отрывком, и иг
рала божественно, но каждый раз она бывала божественна
в таком месте, которое на следующий день ей уже не столь
удавалось.
33*
515
20 ноября.
Эта театральная жизнь беспрерывно причиняет волнения!
Сегодня, когда всего уже, кажется, добились, Тьерри говорит
нам, что цензура возмущается нашей пьесой *, и, может быть,
это кончится запрещением. < . . . >
24 ноября.
Читая Гюго, я замечаю, что существует разрыв, пропасть
между художником и публикой наших дней. В прежние века
такой человек, как Мольер, только выражал мысли своей пуб
лики. Он был с ней как бы на равной ноге. Сегодня великие
люди поднялись выше, а публика опустилась. < . . . >
25 ноября.
< . . . > Главное в нас — желчь и нервы. Не хватает жара в
крови, от которого люди становятся деятельными; но, может
быть, именно этим и объясняется наша наблюдатель
ность. < . . . >
Понедельник, 26 ноября.
Захожу к Франсу. Какой-то господин, тоже зашедший в
лавку, слышит, как мы говорим о том, что все билеты на нашу
премьеру уже раскуплены. Он незнаком с нами, никогда не
читал ни слова из наших произведений.
в театр, может быть, удастся...» Вот что такое свет, и вот как
создается успех: погоня за тем, что уже недоступно! < . . . >
30 ноября.
По мере того как приближается день, когда наша пьеса пой
дет во Французском театре, я начинаю думать, что, может быть,
и существует Провидение, вознаграждающее за постоянство
усилий и твердую волю.
2 декабря.
Наконец-то глухая тревога, мучившая нас все эти дни, ис
чезла: цензура прислала в театр смешного человечка, цензора
Планте, который принес визу.
Нетерпенье всех этих дней уступило место полному и спо
койному удовлетворению, и нам не хочется, чтобы события раз
вивались дальше. Нам хотелось бы подольше оставаться в таком
положении. Нам почти жаль так скоро покончить с этой при¬
ятной приостановкой жизни во время репетиций, жаль этого
516
прелестного аромата удовлетворенной гордости, щекочущего
нам ноздри в удачные моменты нашей пьесы, в лучших местах
наших любимых тирад, когда каждый раз и все по-новому
ждешь привычного слова и уже бормочешь его заранее.
3 декабря.
Сегодня репетиция в костюмах. Я вхожу в фойе и там вижу
порхающую и прелестную Розу Дидье в нашем костюме Бебе;
ее прекрасные черные глаза смотрят из-под белокурого парика,
а вокруг нее разлетается пышное облако муслина. Мне показа
лось, что все большие старые портреты этого строгого фойе,
все предки благородной Трагедии и степенной Комедии, Оро-
сманы в тюрбанах * и королевы с кинжалами, нахмурили брови
при виде этого бесенка с карнавального бала в Опере.
Вы глядите, слушаете, видите, как все эти люди ходят, го
ворят вашей прозой, движутся и живут в мире, созданном вами,
вы чувствуете, что эта сцена ваша, чувствуете, что все здесь
принадлежит вам: шум, суета, музыка, рабочие сцены, стати
сты, актеры — все, вплоть до пожарных, и вас охватывает ка
кая-то гордая радость оттого, что вы владеете всем этим.
Публика была очень своеобразная: прославленный Ворт со
своей женой — г-жа Плесси никогда не играет прежде, чем они
не посмотрят ее туалет, — а с ними целая толпа знакомых порт
них и портных.
С каждой репетицией пьеса производит все большее впечат
ление. Актеры сами себе удивляются и восхищаются друг дру