Дневник. Том 1.
Шрифт:
кие-нибудь почести. Вот здесь, например, наш друг граф д'Ос-
муа, этот добродушный малый, эта цыганская натура, эта дво
рянская вариация лаццарони и странствующего комедианта,
словно против воли произведенный в генеральные советники,
все-таки потихоньку добивается орденка и депутатского
кресла. <...>
9 августа.
< . . . > По сравнению с римскими императорами — импера
торами, которые
ным фантазиям, безумствуя исполняли свои безобидные или
злые прихоти, — каким жалким образом проявляют своеволие
современные императоры — слуги общественного мнения, рабы
масс, трепещущие перед малейшей манифестацией, венценосцы,
538
подчиняющиеся тирании оборванцев, газеты, избирателя, нало
гоплательщика; властители, всегда прислушивающиеся ко всем
этим силам, словно готовые отдать им отчет в том, как они поль
зуются своей властью. Простые исполнители, старательно со
здающие видимость того, что они провидение для своего на
рода! < . . . >
16 августа.
Уже назначено, кому в этом году дадут орден. Нам пред
почли господ Монселе и Понсон дю Террайля. < . . . >
21 августа.
Сегодня закончили «Манетту Саломон».
23 августа.
Я встретил здесь одного студента юридического факультета,
типичного для современной молодежи, либеральной, республи
канской, серьезной, старообразной, с жадным стремлением вы
двинуться и с тайной уверенностью, что она может завоевать
все. Он утверждает меня в мысли, что современная молодежь
образует два противоположных течения, совершенно неспособ¬
ных слиться или хотя бы сблизиться: с одной стороны — чистое
щегольство, небывалая, беспримерная пустота в голове, а с
другой — лагерь тружеников, работающих с таким бешеным
усердием, с каким никогда не работали в прежние времена;
поколение, живущее особняком, в стороне от света, озлобленное
своим одиночеством, поколение, переполненное горечью, гото
вой перейти в угрозу. <...>
Есть вещи, при виде которых в голове возникает целый ро¬
ман. Иногда я вижу у дверей вынесенную на улицу кровать;
иногда замечаю кровать в доме у самого окна, так что ее
видно снаружи. Я представляю себе, что там лежит парализо
ванная девушка, и так далее, — все, что подсказывает мне во
ображение.
29 августа.
Искусство — это увековечение в высшей, абсолютной,
чательной форме какого-то момента, какой-то мимолетной че
ловеческой особенности. < . . . >
30 августа.
Страсть к чему-либо вызывается не его доброкачественно
стью или чистой красотой. Люди обожают только извращенное.
539
Женщину можно безумно любить за ее распущенность, за то,
что она злая, за какую-то подлость ее ума, сердца или чувств.
Некоторые обожают известный душок в словах. В сущности,
испорченные люди любят какую-то прихотливость в существах
и вещах. <...>
31 августа.
К нам приходит обедать Путье. Он опустился еще на одну
ступень в своей нищете. Его прогнали с прежней квартиры.
Он был вынужден скитаться две ночи, с четырьмя су в кар
мане, не смея присесть из страха заснуть — не то заберет по
лицейский, а он даже не мог бы дать ему свой адрес.
Теперь он живет в Париже, на улице, которая называется
(просто трудно поверить!) Волчий лаз, — в недостроенном
доме, без удобств и дверей. Вместо обеда он покупает на три
су бульона и на два су хлеба.
Впрочем, спокойный, беззаботный, веселый, он производит
на меня впечатление человека, скатившегося в пропасть и усев
шегося там, покуривая папиросу, Я говорю ему, что пора по
кончить с нуждой, что я попробую устроить ему место на же
лезной дороге. Видно, что при мысли об этом его охватывает
грусть, как ребенка, которому во время каникул напомнили о
коллеже. Он с отвращением отнекивается: «Потом... посмот
рим...» — говорит он с присущим богеме инстинктивным стра
хом перед устройством на службу, зачислением куда-то и перед
полезным для общества трудом.
2 сентября,
< . . . > Бывает слава без популярности, и бывает популяр
ность без славы.
2 сентября.
< . . . > Для изящной словесности никогда еще не было та
кого тяжелого времени. Ее совершенно забивают, с одной сто
роны, грохот извне, галдеж и угрозы Европы, а с другой — шар
латанский шум огромного оркестра из мелких журналистов,
оглушающий и отупляющий Францию.
Только в презираемой литературе могут быть порядочные
авторы.
Паскаль, великая глубина Паскаля? Ну, а, например, доктор
Моро де Тур сказал: «Гениальность — это нервная болезнь!» *