Дневник. Том 1.
Шрифт:
кого-то подстерегает. «Трим!» — зовет облавщик, и Трим, пес
с оборванными ушами и обглоданным хвостом, пускается в
путь, нюхая землю.
84
На улице Сент-Оноре Трим сует нос в отлив водосточной
трубы и мгновенно замирает. «На место!» — говорит Триму по
дошедший облавщик. И когда пес выбирается из желоба, облав
щик подставляет к отверстию свой сачок. Мы располагаемся
вокруг; длинные тени, начинаясь у наших пяток, вытягиваются
на
палкой, вслед за которой движется собачий нос. Край сачка
вздрагивает, облавщик вскидывает его вверх, — там, внутри, ме
чется какой-то серый комок. Пойманную крысу заключают в
ящик, тот, что на плече у помощника. Иногда крыса выры
вается; тогда пес одним ударом клыка перебрасывает ее через
голову — черную в черноте ночи, — ее глаза все еще сверкают.
«Эй, Оноре!» — раздается чей-то пьяный голос, молодой,
звонкий, но уже надтреснутый, с интонациями потребителя
водки. Есть в нем что-то замогильное и глумливое, что-то изну
ренное, нестройное, — такой голос будто нарочно создан для
блатного жаргона. За этим человеком, низкорослым блондинчи
ком, явно под мухой, толстеньким и гладко выбритым, бежит
белая собака — она сразу бросается на помощь Триму.
Вот уже пойманы десять, пятнадцать, двадцать крыс. Об
лавщик молчалив, как могиканин. Зато человек с клеткой, де
лая свое дело, всякий раз восклицает: «Приехали, Гаспардо!» —
или же отпускает какую-нибудь другую шутку, вроде «хороша
пташка!». Помет, засоряющий иногда трубы, он нарекает звуч
ным именем: шпинат. Собака облавщика: на свету их словно
две, в темноте снова одна. Возле каждого фонаря тень собаки
скачет то вправо, то влево.
Псы роются носами у деревянных будок извозчичьих ин
спекторов; из-под будок выскакивают перепуганные кошки.
Одну, нерасторопную, хватает пес пьянчуги. Тот подбегает к со
баке и, притопывая ногами, поощряет ее: «А ну, дружок, рас
правься с ней как следует! Гоп, стрекулист!» И от «стрекули-
ста»-кота остается в собачьей пасти только хрипящая, испу
скающая дух шкурка: пес треплет ее яростно, словно это гор
жетка. < . . . >
Март 55 г.
< . . . > Сын старухи, крестьянин, считает, что уже не стоит
лечить ее сломанную руку, так как мать слишком стара.
Смех — это мерка, показатель умственного развития. Люди,
смеющиеся глупо, никогда не бывают остроумны. Смех — это
физиономия ума.
85
Шабуйе пришел к Лебуше,
и тот сказал ему: «Дай мне шестьдесят франков, старина, и я
научу тебя, как угробить человека». < . . . >
Человек, поджидающий короля, чтобы убить его. Передать
его душевное состояние. Проезд короля задерживается; чтобы
провести время, человек идет в бордель, где какая-то девка за
чала от него ребенка; этот ребенок и будет моим Героем. < . . . >
Как произведение искусства трагедия г-на Понсара равно
ценна античной камее... поддельной!
Правду говорят, что католическая религия располагает ог
ромной силой утешения: она утешает женщину в том, что та
стареет и дурнеет. <...>
Вот вам тип в одной фразе: «Словом, это был человек, кото
рый велел написать свой портрет в форме офицера Националь
ной гвардии — на воздушном шаре!» < . . . > .
ГАВАРНИАНА
Март 1855 г.
< . . . > Гаварни и Бальзак в почтовой карете отправились
на поиски Пейтеля; Бальзак, как всегда, ужасно неопрятен.
«Послушайте-ка, Бальзак, почему у вас нет друга?» —
«Друга?» — «Ну да, одного из тех глупых и преданных мещан,
какие еще не перевелись, — он бы мыл вам руки, менял гал
стук — ну, словом... он бы делал за вас все то, на что у вас не
хватает времени...» — «Ого! — воскликнул Бальзак, — о таком
друге я бы рассказал потомству!» < . . . >
— Гаварни сказал: «Ах, для работы превосходно, если у
тебя озябшие ноги и пустой желудок: вся кровь приливает к
голове. А ведь мышление — это прилив крови». < . . . >
Впервые Гаварни увидел Бальзака у Жирардена и Лотур-
Мезер е, во времена «Моды» *. Увидел грузного человека с кра
сивыми черными глазками и вздернутым носом, чуточку при
плюснутым, разговаривавшего много и очень громко. Гаварни
принял его за приказчика из книжной лавки.
Он рассказывал, что у Бальзака силуэт тела сзади, от за-
86
тылка до пяток, образовывал одну прямую линию, выступали
только икры, а спереди это был настоящий пиковый туз. Желая
продемонстрировать нам точные очертания этого тела, он даже
принялся вырезывать его из бумаги.
В последний раз Гаварни видел Бальзака в Версале: Га-
варни садился в первый класс, Бальзак в третий. Они разгово
рились. «Ну, хороши мы оба, — сказал Бальзак. — Вы по уши