Дневник. Том 2
Шрифт:
Но правда ли это, насколько правдоподобны сплетни Франца
Журдена?
Затем один за другим появляются Шарпантье с моей крест
ницей Жанной и супруги Доде с моей крестницей Эдмеей; по
том Доде увозят меня обедать, и по дороге, в коляске, госпожа
Доде напоминает мне, что сегодня начинается двадцатый год
нашей близкой дружбы.
569
Первый
вой семье, и потом я провожаю их до дверей Менар-Дорианов,
где они должны встретиться с молодоженами и вчерашними го
стями.
Среда, 3 января.
Неожиданный визит: Ларумме. Бывший директор Академии
изящных искусств, который заставил отказаться от «Девки
Элизы», уведомил Дрейфуса о намерении посетить меня и при
шел сегодня в сопровождении Дрейфуса *. Какова его biout 1, как
говорят англичане? Не боится ли он, как бы я не написал о нем
плохо в «Дневнике»?
Едва войдя, он начинает обхаживать меня и передает мне
следующее. Он опубликовал толстую книгу о Мариво и пред
ставил ее на экзамен, я думаю, на соискание докторской сте
пени. Когда экзаменатор спросил: «Как, сударь, книга в шесть
сот страниц о второразрядном писателе?» — он будто бы от
ветил: «А вы думаете, сударь, что если бы эти шестьсот страниц
были посвящены Кребильону-старшему, моя книга имела бы
большую ценность?»
Экзаменатор ничего не ответил и продолжал листать эту
сжатую монографию, как вдруг, наткнувшись в одном из приме
чаний на наше имя, вскричал: «Ну, это уж слишком — их имя
в вашей книге! Ведь это о них, о Гонкурах, не правда ли, я чи
тал в одной статье Сент-Бева — будто они сказали, что антич
ность, может быть, сотворена для того, чтобы ею кормились учи
теля? Уважающий себя автор никогда не должен упоминать
имен этих писателей!»
Просто забавно, что некоторые люди могут быть так злопа
мятны к шутке, вроде нашей.
И Ларумме покидает меня, пообещав разыскать и прислать
мне первое издание «Мариво», в котором полно цитат из наших
книг о XVIII веке.
Четверг, 4 января.
<...> Каррьер ведет разговор о картине «Бельвильский
театр», над которой сейчас работает и которую надеется закон
чить к выставке. Он рассказывает, что проводит там целые ве
чера, чтобы проникнуться духом этого места, набраться ярких
впечатлений. Он добавляет, что осмотрит также стекольные и
литейные заводы, скопление рабочих, чтобы хорошо портрети-
1 Цель (искаж. франц. ) .
570
ровать
отдельных лиц, они теряются в толпе.
У Каррьера есть и наблюдательность и ум. На днях хирург
Поцци, к которому он пошел, чтобы просить об операции для
какого-то бедняги, расхвалив его картины, пригласил Каррьера
посетить когда-нибудь его клинику, на что этот шутник остро
умно ответил: «Спасибо, доктор, я не дорожу возможностью
наслаждаться страданием других!»
Воскресенье, 7 января.
<...> На первой полосе «Фигаро» статья, в которой Бек,
этот грандиозный тип геморроидального завистника, объявляет,
что конец театру пришел по причине постановки «Анриетты
Марешаль», и разносит меня в пух и прах, словно еще не остыв
от ярости из-за шума, который наделала эта пьеса и «Жермини
Ласерте».
Я вынужден принимать своих знакомых в постели. Заглянув
ший ко мне Ажальбер говорит о Вайяне, который всю свою мо
лодость подыхал с голоду, с неизбежностью пришел к анар
хизму, в конце концов решил умереть и, перед тем как покон
чить с собой, послал визитную карточку в палату депутатов.
Пятница, 9 февраля.
Это я-то, который сорок лет был в движении и хоть му
чился каждый день, но никогда не останавливался даже на пол
дня, теперь прикован к своей комнате, лишен атмосферы внеш
него мира и контакта с людьми, живу без наблюдений над че
ловеческой жизнью, без находок! <...>
Вторник, 13 февраля.
Ах, после этих приступов — в голове туман, дрожь в ногах!
Утром Пелажи говорит, входя в мою комнату: «Какая ночь!
Такой грохот на бульваре, словно толпа мчалась на пожар!..
Нет, это было целое войско мужчин и женщин, битый час гор
ланившее: «Да здравствует анархия!» И она протягивает мне
утреннюю газету, где сообщается о взрыве бомбы в кафе «Тер-
минус» *. <...>
Среда, 14 февраля.
Приступ позавчера, приступ вчера, приступ сегодня утром.
Невозможно ничего делать, даже написать письмо. Я на самом
деле боюсь, что когда придет время читать корректуру моего
«Дневника», я буду не в состоянии совершить эту работу.
571
Суббота, 17 февраля.
Может быть, у господина Брюнетьера и есть чувство пре
красного по отношению к старинной литературе, хотя его рас