Дневник. Том 2
Шрифт:
меню завтрака с «волованами Борджа» и по поводу чествования
того человека, о чьей смерти в ту же ночь «в двенадцать часов
сорок пять минут» она оповещает на четвертой странице.
Мне не везет, в самом деле не везет с публикацией моих
книг! Мой первый роман «В 18...» появился в день переворота
Наполеона III, а объявления и отклики на выход в свет седь
мого тома «Дневника Гонкуров», может быть, последнего тома,
который я опубликую при жизни,
президента Республики.
Четверг, 28 июня.
Мне, право, кажется, что у женщин летом особенная кожа,
кожа, которая светится каким-то бархатистым светом, как цве
ток, как нежно-розовая роза, раскрывающаяся среди зелени.
Разве вы не замечали этого в Париже, в погожие июньские дни,
и не кажется ли вам, что в такие дни лицо парижанки освещает
затененную улицу?
Обед с Ажальбером в пивной Риш. Он рассказывает об из
дателе Лемерре, который чванится успешной продажей книг
Марселя Прево и уже начинает пренебрежительно отзываться
о писателях с громкими именами, печатающихся в его изда
тельстве, от Леконта де Лилля до самого Бурже. Ажальбер
передает мне такие слова Лемерра: «Я выпустил первый тираж
«Полудев» *, пятнадцать тысяч экземпляров, а вслед за этой
книгой я двину том Эрвье». Если бы бедный Эрвье, этот комок
нервов, услышал такие слова, он заболел бы!
578
О Марселе Прево Ажальбер рассказал мне следующее: Мар
сель Прево и Ажальбер отправляются в Мортфонтен, в гости
ницу, чтобы навестить Коппе, но он в тот день как раз отлу
чился оттуда. Они обедают и проводят вместе целый день. В от
кровенном разговоре Марсель Прево поверяет Ажальберу,
каким образом он надеется выдвинуться. Он хочет написать
патриотический роман об Эльзасе, роман в духе Эркмана-Шат-
риана *. Тогда Ажальбер называет книги, которые Прево сле
дует прочесть, предлагает познакомить его с эльзасцами. Потом
они не встречаются в течение нескольких месяцев. Но вот од
нажды Ажальбер навещает Марселя Прево. Он видит, что у него
на столе еще лежат книги об Эльзасе, и среди них одна весьма
ценная. Но когда Ажальбер спрашивает Прево, как подви
гается его сочинение, тот отвечает: «А-а, патриотический роман,
я его совсем забросил... Я пошел по другому пути в литера
туре!» Марсель Прево, кажется, упросил Дюма написать пре
дисловие к его «Письмам женщин» *, добился этой книгой неко
торого успеха и в качестве своего «пути в литературе» избрал
светскую порнографию!
В связи с этим Ажальбер издевается над персонажами
Марселя
него персонажи. Представьте себе, что он приглашает меня обе
дать. «Хотите пообедать на Елисейских полях?» — спрашивает
он. Но вместо того чтобы пойти в «Посольскую кофейню», он
ведет меня в кухмистерскую». < . . . >
Среда, 4 июля.
Сидя у моей постели, — вчера ночью у меня опять был при
ступ болей в печени, — Бракмон и Роже Маркс беседуют о ке
рамике, говорят об изделиях из цветной глины, изобретенных
Шапле *. И от керамики разговор переходит к скульптуре, к
бюстам Карриеса, которые лучше его глиняных ваз, слишком
похожих на японские; Бракмон считает, что его скульптура
романтическая, потому что он ищет живописных эффек
тов.
Затем сопоставляют Карпо и Родена. На мое замечание, что
Карпо более законченный художник, Бракмон возражает: «Да,
более законченный, но в нем еще чувствуется школа, а у Родена
многое скверно, чудовищно, но то, что ему удается, — если уж
удается, — более оригинально». Далее он признает, что в боль
ших скульптурах Родена, как, например, в «Гражданах Кале»,
руки и ноги совсем не отделаны, не закончены, наконец, гово-
37*
579
рит, что у Родена совершенно отсутствует композиция, и вспо
минает, как после спора, завязавшегося у него с Роденом по
этому поводу, тот сказал ему: «Композицию создает природа,
мне незачем создавать ее заново». <...>
Четверг, 26 июля.
Обед, на котором присутствуют девятнадцать человек, и
среди них оба брата Маргерит, милая жена Поля, Доршен с
женой, Франц Журден с женой и детьми, издатель Кюрель и
Блез, который своим печальным видом, замогильным голосом
и бородой напоминает распорядителя на похоронах.
Говорят о романе Анатоля Франса «Красная лилия»; кто-то
на днях заметил, что этот роман будет жить так же долго, как
«Госпожа Бовари»; на такое утверждение весь стол едино
гласно отвечает, что этот роман — только суррогат романов
Бурже. А я, видевший этого малого в прошлом, в обстановке,
среди которой он вырос, в книжной лавке его отца, где его мать
готовила на каком-то подобии чугунной печки в помещении за
лавкой, задаю себе вопрос: неужели этот молодой человек,
столь жалко воспитанный, способен изображать светскую ари