Дневник. Том 2
Шрифт:
бравшись на кучи щебня, люди образуют две холмоподобные
группы. А по шоссе беспрерывно движутся взад и вперед ла
заретные фуры, проезжают повозки со снарядами, подводы с
патронами, зарядные ящики и всевозможные экипажи, задер
живаемые опускающимся каждые четверть часа железнодо
рожным шлагбаумом, который заставляет их отхлынуть назад
с пронзительным дребезжанием и лязгом. И все взоры прико
паны к повороту дороги, откуда
обратно, лазаретные фуры; все глаза, высмотрев издалека
шляпу сидящего рядом с возницей священника и белый голов
ной убор сестры милосердия, занимающей место на передней
скамейке, впиваются в темное пространство за спиной воз
ницы, где можно разглядеть в полумраке беспомощно распро-
80
стертое тело раненого. Душевную боль и вместе с тем жадное
любопытство вызывают у всех эти смертельно бледные, осу
нувшиеся лица, пятна крови и в клочья изодранные военные
мундиры, эти не выдаваемые ни стоном, ни жалобой страда
ния искалеченных людей, которые знают, что на них смотрят,
прилагают все усилия, чтобы держаться с достоинством.
Проезжают бледные раненые, сидящие на задке повозки,
свесив безжизненные ноги и вымученно улыбаясь прохожим —
от их улыбок хочется плакать. Проезжают раненые, на лицах
у которых читается мучительная тревога: потребуется ли ам
путация, и что впереди — жизнь или смерть? Проезжают ра
неные, раскинувшиеся на охапке соломы в эффектных теат
ральных позах и бросающие с высоты повозки в толпу: «Уж
будьте покойны, покрошили мы там пруссаков». Среди фран
цузских раненых покуривает сигару толстый саксонец с бла
годушной улыбкой на довольном лице. Какой-то раненый оша
лело прижимает к груди ружье с обломком штыка в дюйм ве
личиной. В маленьких каретах проезжают мимо раненые
офицеры, в глубине экипажа можно разглядеть обшитый зо
лотым галуном рукав и ослабевшую руку, опирающуюся на
эфес сабли; а сквозь запотевшие окна движущихся омнибусов
ежеминутно видишь сгорбленные спины сидящих там рядами
раненых солдат.
Несмотря на резкий холод, толпа не в силах оторваться от
этого кровавого зрелища. Слышно, как женщины постукивают
подошвами ботинок по каблучкам и как похрустывает при
этом на промерзшей земле ледок. Все жаждут видеть, жаждут
знать, но ничего узнать не могут; ходят самые противоречивые
слухи. И в зависимости от каждого сказанного слова лица то
проясняются, то снова мрачнеют. Кто-то замечает, что с фортов
уже не слышно
наступает. Слышу разговор в одной группе: «Кажется, нынче
утром дела были из рук вон плохи, мобильная гвардия дала
тягу... А теперь все пошло на лад!»...
И взгляды все так же впиваются в раненых, в курьеров,
адъютантов, во всех, кто галопом мчится оттуда. «Глядите,
Рикор!» — узнает кто-то сидящего в одном из экипажей хи
рурга. Проезжающий мимо солдат-кавалерист бросает в толпу:
«Штыковая атака... в полумиле от Шенневьера!..» *
А люди по-прежнему ждут, по-прежнему расспрашивают и
настойчиво добиваются слов: «Все идет хорошо». Каждый вер
ховой, чтобы быть пропущенным, должен твердить им: «Все
идет хорошо!» Нет никаких достоверных сведений, но толпе
6 Э. и Ж. де Гонкур, т. 2
81
почему-то кажется, что дела наладились. И лихорадочно-радо-
стное волнение освещает побледневшие от холода лица; все —
и мужчины и женщины — бросаются навстречу скачущим вер
ховым, со смехом, шутками или с кокетством, с мягкой настой
чивостью стараясь вырвать новости, которых у тех нет.
Воскресенье, 4 декабря.
Несмотря на холод, на сильный мороз с резким ветром, я не
могу устоять перед желанием посмотреть, что делается у Трон
ной заставы. На дороге, проходящей по крепостному валу от
Рапе до Венсенской аллеи, — укутанные горожане, женщины с
покрасневшими под вуалетками носами тащат за руку сопя
щих ребятишек: мужчины, женщины, дети — все выжидающе
глядят на горизонт. Вверху, на укреплениях, в ярком дневном
свете диковинным силуэтом вырисовывается национальный
гвардеец, завернувшийся, за неимением плаща, в клетчатую
шаль своей жены.
У Венсенской заставы орава малышей взобралась на дере
вянные перекладины; постукивая подошвами своих сабо, они
сообщают толпе обо всем, что видят сквозь бойницы. Эти юные
сорванцы все знают, во всем разбираются, и один из них, напо
минающий мне того мальчугана из «Кары» Монье, кри
чит другому: «Да, это, видать, лазаретный флаг... Белый флаг,
чтобы подобрать мертвых!»
Возвращаюсь обратно по железной дороге вместе с двумя
солдатами-пехотинцами. Они жалуются, что не спали уже пять
суток: «У нас отобрали одеяла, и спать приходится прямо на го
лой земле! Нет палаток! Соломы нет! Ничего нет! Понимаете —