Дневник. Том 2
Шрифт:
наблюдения; по его словам, он уже перессорился со всей своей
родней. <...>
Доде признается, что его больше поражает шум, звук, изда
ваемый живыми существами и предметами, чем их вид; и порою
его подмывает заполнить свои произведения всевозможными
пиф, паф и бум. В самом деле, ведь он страдает такой близору
костью, которая почти что делает его калекой, и можно сказать,
что
мне показалась приятной, доброй, изысканной натурой. Что
касается мужа, то, несмотря на его чрезвычайную литератур-
184
ную плодовитость, несмотря на ум и тонкость, обнаруживаемые
им в разговоре, я подозреваю у него темперамент импровиза
тора, мало способного копаться, углубляться, доискиваться до
сути вещей,— темперамент, обрекающий его на то, чтобы
играючи создавать несколько легковесную литературу.
Суббота, 6 июня.
У Эдмона Ротшильда.
Да, в логовах богачей видишь воочию, какой дрянью окру
жают себя капиталисты, несмотря на многочисленных советчи
ков, нанимаемых ими за деньги. Именно там такие бедняки,
как я, испытывают гордость за то, чего добились благодаря
своему вкусу, ценою времени и лишений.
Я раздумываю об этом, пока молодой барон с победным
видом демонстрирует нам десятка два гуашей — среди них нет
ни одной оригинальной, а многие — да простят ему даровитые
мастера французской гуаши! — не что иное, как жалкая мазня
вроде грубо размалеванных бумажных ширм. Среди прочих есть
«Брачная ночь», которую он защищает от моих нападок...
нет уж!
В сущности, этим людям доступно прекрасное только в об
ласти прикладного искусства. В том, что касается чистого искус¬
ства, — пусть они довольствуются гравюрами, белые поля кото¬
рых сразу же убеждают их в том, что это самые первые
оттиски!
Суббота, 13 июня
Нынешние молодые литераторы, даже самые изысканные и
самые отважные, отлично знают все средства воздействия на
того или иного издателя, потребности той или иной газеты, им
известен сегодняшний конек того или иного директора жур
нала, наконец — возможности устройства прозы в ту или иную
лавку, то или иное издательство, тот или иной печатный орган.
Они ловят все слухи, все сплетни, все доверительные сообще
ния на ушко; как заправские литературные маклеры, они вла
деют всеми финансовыми тайнами литературной промышленно
сти. Такое коммерческое
отсутствовало у нашего поколения. Я полагаю, что, по сути
дела, это начало конца чистой литературы.
Суббота, 20 июня.
Сегодня четыре года, как умер мой брат...
Четыре года!
185
Понедельник, 22 июня.
<...> На днях у меня была встреча с издателем Лемерром,
который хочет снова издать наши романы. Человек этот — но
вейший тип XIX века. Это издатель, который ведет переговоры
с автором голосом, заимствованным у театральных любовников,
который называет знакомых вам собратьев по перу не иначе,
как «наши друзья», который делает вид, что единственная его
забота — набрать прозу красивыми буквами. Затем, после объ
яснений в любви, адресованных вашему таланту и вам лично,
после деклараций его художнических убеждений, после горь
ких сетований о судьбах литературы, высказанных с видом
этакого отца-кормильца, вы убеждаетесь, что вели переговоры
с таким же издателем, как все прочие, — более того: с издателем-
нормандцем.
Среда, 8 июля.
Я намерен провести день у Альфонса Доде, в Шанрозе —
любимом крае Делакруа. Он живет в обычном буржуазном доме,
с крошечным, красиво распланированным садом.
Дом оживлен присутствием умного и красивого ребенка, в
личике которого приятным образом сочетаются черты отца и
матери. Кроме того, здесь повсюду ощутимо обаяние хозяйки
дома, женщины глубоко образованной и глубоко запрятавшейся
в тень скромности и преданности.
Можно было бы сказать, что все объединилось, чтобы за
ключить в этих четырех стенах счастливую мещанскую безмя
тежность обывателей, и все же здесь, как в кабинете мыслителя,
царит грусть, которая сменяется лишь напускной веселостью,
веселостью, подогреваемой шампанским и хмельными парадок
сами за десертом.
Добавлю, что эти милые люди, так же как их жилище,
представляются мне какими-то унылыми из-за отсутствия у них
всяких претензий на элегантность или артистизм, на оригиналь
ность или экстравагантность. Это катастрофически мещанское
жилище, где не увидишь ни картины, ни гравюры, ни безде
лушки, ни хоть чуть-чуть экзотичной соломенной шляпки.
Здесь нет ничего, решительно ничего, что не было бы обычным,
банальным, таким, как у всех. Я не могу привыкнуть к этому —