Дневники потерянной души

Starry Sky

– Что с ним? – покосилась она на понуро сидящего на лавке хозяина, который едва удерживался в вертикальном положении. – Он что, так надрался?

– Не твое дело, - резко ответил я. – Делай, что я сказал.

Обиженно пожав плечами, она дождалась, пока забурлит котелок, и подлила кипятка в лохань, которую я уже наполовину заполнил остававшейся в бочке водой. Затем жена молча удалилась во внутреннюю комнату, задернув белую занавеску.

Раздев хозяина донага, я усадил его в лохань, поливая сверху из ковша. Он сидел, опустив голову и уставившись на свои колени, позволяя мне осторожно

натереть его волосы и кожу настойкой мыльного корня, пока у меня не получилось хоть немного вытравить запах дыма и смыть всю пыль и грязь.

Зная, что сам он вряд ли дойдет до кровати, в этот раз я все же позволил себе снова выйти за рамки своего положения, подняв его из лохани, кое-как вытерев полотенцем и завернув в одеяло. Опираясь на меня, он добрел до второй комнаты и повалился на постель. Расправив скомканное у стены покрывало, я прикрыл его голые ноги, еще по-прежнему мускулистые и крепкие. Я даже не заметил, что в последнее время хозяин носил все более просторную, мешковатую одежду, стараясь максимально скрыть контуры тела, и не затягивал пояс, чтобы не подчеркивать сильную худобу, которая только сейчас снова открылась моему взору.

___________________________

[1] Маура допустил определенную вольность, не только дав кодовое инопланетное имя человеческому ребенку, но и тайком назвав девочку в честь Эль-Ронта. У чужаков, независимо от пола, имена родителей или других близких людей, как правило, переходили к потомству с иным порядком того же набора букв, а если детей несколько, то с распределением слогов имен родителей между детьми.

[2] Все чужаки от природы являлись амбидекстрами.

[3] Пистолет.

Глава 28 - Серая осень

В один из вечеров, примерно месяц спустя, я застал Маура погруженным в свои мысли у колыбельки Эль-Нор.

– Если у меня и были какие-то шансы, - прошептал он, легонько гладя пальцем пухлую щечку ребенка. – То теперь их точно нет...

– О чем вы, хозяин? – не удержался я.

– Да так, задумался, - обернулся он ко мне. – Надо бы ее искупать, а? – Он осторожно вынул живой сверток из плетеной корзинки. – Давай, сейчас будем купаться, 'oре мье [1],мояхорошая, - приговаривал он, разматывая пеленки. Попробовав локтем заранее нагретую воду в лохани, он осторожно опустил туда девочку. Она издавала довольные воркующие звуки и резво двигала ручками и ножками в воде, как лягушонок.

Мы сидели у стола с остатками ужина. Ками сначала кормила Эль-Нор грудью, приговаривая что-то ласковое, а потом, окончив, встала и пошла укладывать ребенка спать. За столом воцарилась мертвая тишина. Вспомнив о дневных событиях, я начал говорить, одновременно доедая свою порцию:

– Сегодня достраивали сарай у имения Граздит, и бревен не хватило. Меня Сунти и его товарищи уговаривали завтра с утра идти с ними еще деревьев нарубить, но я лучше это время на участок потрачу, урожай надо успеть собрать, каждый день на счету. Как вы думаете, хозяин?

Маура не ответил, и я поднял глаза от тарелки. Он сидел с отрешенным

выражением лица, откинувшись на спинку стула.

– Хозяин... – нерешительно попытался я еще раз.

– А? – встрепенулся он, словно выходя из забытья, и подался вперед, вглядываясь в мое лицо. – Ах, да... Можно пока собрать те бревна, которые остались от старых брошенных домов на окраине, подогнать их по размеру и на телеге подвезти к имению. Да и те, что у нас на дворе еще валяются, возьмите. Должно хватить.

Я просветлел:

– Спасибо!

Он улыбнулся как-то равнодушно. Вставая, чтобы отправиться спать, я случайно задел локтем глиняный кувшин на столе. Сосуд упал и разбился, черепки разлетелись по всему полу, вода разлилась. Я ойкнул, в который раз проклиная свою неуклюжесть, и кинулся собирать.

– Ничего, ничего, иди ложись, – сказал Маура, поднимаясь со стула. – Ты и так уже устал на сегодня. Я сам соберу. – Он присел, подбирая остатки кувшина.

Я хотел было возразить, но он поднял голову, тихо повторяя:

– Иди.

И я побрел вглубь дома, еле волоча ноги, не столько от усталости, сколько от непонятного чувства стыда.

– Спокойной ночи, Бан, – добавил он мне вслед, и хотя в голосе его слышалось только добродушие, мое сердце вдруг наполнилось такой горечью, что я чуть не заплакал.

– Спокойной ночи, хозяин, – ответил я, на миг оборачиваясь, чтобы взглянуть на худую фигуру в длинной тунике, ползающую под столом с тряпкой в руке.

* * *

Когда осенние дни стали прохладнее и короче, а с работой в поле было покончено до следующей весны, я все чаще оставался дома. Ками после рождения дочери расцвела, и улыбка почти не сходила с ее лица. Не обращая внимания ни на что вокруг, она целыми днями играла с крошкой и носила ее на руках.

Мой хозяин тоже души не чаял в этом маленьком беспомощном существе, и мне было стыдно, потому что хоть я и любил девочку, но далеко не так, как он. Возвращаясь с рынка на закате с продуктами, я заставал его сидящим на стуле перед очагом и нежно качающим спящего ребенка на руках. Иногда он напевал при этом тихим голосом старую колыбельную, одну из многих, что хранила его память еще со времен детства в Зараке:

Золотая ночка

Звездочками машет,

Синеглазке-дочке

Месяц резво спляшет,

Сказочку затеет,

Посвистит на дудке -

Закрывай скорее

Глазки-незабудки...

Я стоял снаружи у чуть приоткрытой двери, пока он не замечал моего присутствия, и слушал мелодичные звуки, и смотрел, как играют огненные блики на его лице. Это осунувшееся лицо с усталой улыбкой по-прежнему было для меня самым дорогим и желанным, хоть я и не мог отделаться от чувства, что хозяин медленно, но все вернее отдаляется от меня.