Дневники потерянной души
Шрифт:
Хозяин был прав – это зрелище стоило того, чтобы взбираться сюда.
Я подошел к самому краю площадки, глядя вниз. Высоты я всегда жутко боялся, и у меня почти сразу закружилась голова, но я не отходил от края, наоборот, придвинулся еще ближе. Мне хотелось полететь, как птица, быть свободным от всего, от разрывающей душевной боли и гнетущих воспоминаний, навсегда слиться со светом и превратиться в солнечный луч...
«...Живи за меня...»
Голос в моей голове прозвучал так четко, словно я слышал его только что, а
Отдохнув еще немного, я отвернулся от края площадки и шагнул обратно в черный проем башни, начав медленно спускаться.
__________________________
[1] Гены (досл. «Наследие»; оно же и название проекта пришельцев по скрещиванию с людьми и созданию гибридов).
[2] Личный транспорт.
[3] Отец... пожалуйста...
Глава 30 - Гнев до заката
Свой вещевой мешок, с которым я вернулся с острова, я засунул за полки, не развязывая. Там он и лежал, пока в один из дней жена при уборке не отодвинула полку, временно положив мешок на стул. Придя с рынка, я наткнулся на него глазами, машинально подошел и развязал потертую бечевку. Рука моя коснулась ребристых стенок морской раковины. Я оставил ее на столе, вынув затем запасную одежду, засохший и твердый, как камень, ломоть ржаного хлеба, плетеную фляжку с давно испарившейся водой. Было еще что-то, лежащее на самом дне.
Собравшись с духом, я достал толстый свиток, раскрыл его... и забыл обо всем вокруг.
Там были изображения. Рисунки. Но не символические черточки и кружочки. Там были пейзажи – горы и реки, леса и поля, выведенные темными чернилами на желтоватой коже. Были фигуры в движении, переданном с потрясающей точностью; их руки вздымались к небу в молитве, и мне казалось, что я слышу глухие напевы. По длинным волосам я понял, что это были чужие, наверное, на острове. Из большого свитка выпал отдельный квадратик кожи поменьше – на нем был изображен улыбающийся Калимак, в одной руке держащий яблоко, другой поглаживающий морду коня. Значит, хозяин и ему оставил что-то на память.
Каждый рисунок был слишком четким, слишком реалистичным, будто рука и разум, создавшие его, не знали ни лжи, ни пощады. При взгляде на последнее изображение, в самом верху, я замер. Это было мое лицо, и я видел его так же ясно, как в тот раз в Карнин-гуле, когда на складе одежды смотрелся в выдвинутый из стены серебристый прямоугольник. Теперь же моя внешность вновь предстала передо мной в мельчайших деталях – рисующий не пропустил ни одного изъяна, ничуть не сгладил неправильности и грубости черт.
Порывисто я прижал свиток к груди. За спиной моей послышались голоса, женский и детский – я даже не заметил, что Ками с дочкой уже вернулись с прогулки. Я обвел комнату затравленным взглядом и решительно поднялся.
Он хотел, чтобы я имел этот жалкий сверток кожи, и это все, что мне от него осталось... Он заставил меня жениться и завести семью... Он хотел, чтобы я был счастлив... На кой черт я всегда должен подчиняться тому, что он хотел?!
С неистовым злорадством, змеиным ядом просочившимся в сердце, я
Жена тревожно вскрикнула при звуках моего смеха и отпрянула назад, крепко удерживая дочку на руках.
Я смотрел, как быстро обугливаются края. Вот уже проступило темное пятно посреди желтоватой кожи; скоро, скоро...
– Нет! – Я испугался собственного крика. – Нет, нет, нет!!!
Голыми руками я выдернул дымящийся свиток, обжегшись, бросил его на пол и стал топтать ногами, пытаясь погасить разбушевавшееся пламя. Мне это удалось.
Я медленно подобрал с пола остатки прощального подарка хозяина. Мой портрет сохранился, хотя и был с краю, а не в середине. Тут и там зияли небольшие дыры с черной рваной бахромой – в остальном же свиток был цел.
Мои слезы оросили его, словно помогая окончательно потушить огонь. Я рыдал, лежа на сыром полу и уткнувшись лицом в воняющий гарью свиток, ощущая на себе недоуменные взгляды. Мое сердце разрывалось от невыразимого горя, вновь поднявшегося на поверхность и оказавшегося слишком большим, чтобы совладать с ним втихомолку, один на один. Долгие минуты я не мог говорить, не мог пошевелиться, так как меня охватила ужасная слабость, сковывающая все члены. И застывшие у окна не утешали меня; они меня боялись.
Кое-как успокоившись, на другой день я затеял уборку и стирку, и Ками выносила мне во двор пыльные занавеси, простыни и покрывала, которые я опускал в лохань с водой. Пока белье отмокало, я вошел в дом, беря метлу и выметая весь скопившийся сор.
– Папа, папа, что это? – весело прощебетала Эль-Нор, и я оглянулся.
Залезшая на стул дочка схватила со стола морскую раковину, неосторожно оставленную мной накануне. Она с любопытством вертела ее и разглядывала, но тяжелый предмет вдруг выскользнул из маленьких ручонок, со стуком падая на пол.
– Ах ты дрянь! – крикнул я, подбегая. Быстро подняв упавший подарок, я бережно ощупал его со всех сторон.
Эль-Нор зашмыгала носом, услышав от меня ругательство.
– Никогда больше не смей это трогать! – гневно пригрозил я, не обращая внимания на ее слезы.
Она заревела в голос, и мне стоило огромных усилий не ударить ее.
– Что такое?! – вбежала в дом встревоженная жена.
– Воспитывай сама свою дочь! – в сердцах бросил я, выпрямляясь и прижимая раковину к груди, как самое большое сокровище.
Она шокированно распахнула глаза, не в силах вымолвить ни слова. Затем, всхлипнув и схватив малышку, выбежала из имения.
Когда отхлынула волна гнева, мне стало стыдно за свои слова. До позднего вечера я бродил по всей деревне, громко окликая жену, спрашивая о ней у повстречавшихся соседей и рыночных торговок. Наконец, едва волоча ноги от усталости, я с последней надеждой направился к дому ее отца Регаза.
– Что там за идиот тарабанит среди ночи?! – услышал я его недовольный сонный голос и приближающиеся к двери тяжелые шаги.