Дни мародёров
Шрифт:
Её разбудил скрип двери. Роксана и не заметила, как задремала, привалившись головой к шелковому и крутому диванному валику. Скрип заставил её вздрогнуть и открыть глаза. Сначала она решила, что ей показалось, или приснилось, но затем в ледяной утренней тишине раздался отчетливый стук.
И шаги.
Кто-то расхаживал в холле.
Роксана рывком села и схватила с пола свою палочку.
Она была почти готова к тому, что в дверях снова покажется разлагающийся труп Мальсибера. Или Яксли. Или Роули. Кого-то из них.
Шаги стали удаляться.
Роксана по-кошачьи бесшумно соскользнула с дивана и перелетела к двери, готовая дать бой любой
Человек, явившийся без спроса, приоткрыл дверь и вошел в гостиную. Роксана видела только его худую спину и черный затылок. Выглядел он вполне живым — на свою беду.
Роксана отделилась от стены, все случилось за несколько секунд. Заклинание ударило незванного гостя в спину, он вскрикнул и повалился на ковер, тут же попытался подняться, но Роксана с рыком прыгнула на него, придушила и воткнула в щеку палочку.
На Роксану уставились перепуганные черные глаза.
— Ты?! — выдохнула она и резко убрала руку.
После кошмаров полнолуния лабиринт Валери Грей показался детской забавой. Во всяком случае тем студентам, чьи руки и лица все еще покрывали синяки, ссадины и ожоги. И этим студентам было довольно непросто держать себя в этих руках и контролировать выражение лица, когда слегка дымящиеся, немножко перепуганные ученики выходили из лабиринта и делились переживаниями, в духе:
— Представляешь, Дороти, этот скорпион был в каких-то десяти футах от меня!
— Терпеть не могу этих нюхлеров, выскакивают из-под ног!
Оставалось только оглядываться в поисках чьих-нибудь понимающих глаз и проглатывать все, что так и клокотало, так и рвалось наружу.
Но как бы там ни было, жизнь удивительно быстро становится на рельсы. Хогсмид почти отстроили, Хогвартс почти пришел в себя, а от той жалкой горстки иностранцев, которые еще остались в Хогвартсе, почти перестали шарахаться. Вся правда о нападениях на студентов, о том, кто скрывался под личиной доброго доктора Джекилла и не очень доброй Валери Грей разлетелась по замку с удивительной скоростью. Похороны тех, кто погиб в лесу стали последними для замка в этот семестр. На войне люди быстро привыкают к эпитафиями. И если сентябрьское прощание с теми, кого убили в «Хогвартс-экспрессе», переживалось очень долго, то это, последнее, воспринялось школой удивительно хладнокровно, а уже вечером в гостиных кто-то включил музыку и поставил на стол ящик сливочного пива. А почему нет? Ведь сдали предпоследний экзамен, можно и расслабиться. На войне привыкают не только к смерти, но и к жизни, к тому, что она пролетает быстрее летучей мыши, и некогда откладывать её на потом.
Сириус половину этой послеэкзаменной вечеринки проторчал в обнимку с какой-то шестикурсницей. Он не мог вспомнить её имени, он и лица её толком не помнил. Помнил, как она затащила его в туалет, они там очень долго лизались, а потом Сириус лизался с бутылкой огневиски, а она ему отсасывала. Шестикурсница, не бутылка. Эта же девчонка еще полвечера лопотала что-то о том, какой Сириус классный. С хера ли ему быть классным, если он весь вечер думал только о том, чем бы занять её рот, чтобы она заткнулась и не мешала думать, пребывал в состоянии овоща и почти ничего не говорил?
Ему не одному было хреново в этот вечер. Лунатик выпил полбутылки огневиски, не вставая из своего кресла. Просто сидел, наблюдал за танцующими и сосущимися, улыбался, когда его звали. Нет, он не кис и не строил из себя великомученика, просто нажирился, утопая
Сириус от души надеялся, что после этого Лунатику стало полегче. Он итак достаточно настрадался в жизни, а влюбиться в такую женщину, как Валери Грей, каким-то чудом добиться от неё взаимности, а потом еще и самостоятельно рубануть себя по живому… это слишком, даже для Люпина.
Сириус поболтал остатками огневиски в бутылке и снова приложился к горлышку. Виски было поганым, вечеринка закончилась пару часов назад, все разошлись спать, а он остался в опустевшей, захламленной гостиной. Сидел на диване, смотрел в огонь. И пил.
Наверное, он уже был пьян, поэтому и не услышал, как она появилась в комнате. Наверное, также она появилась когда-то и в его жизни. Марлин в тертых джинсах и полосатом персиковом свитере сбежала с лестницы, остновилась на нижней ступеньке, увидев его, и прижалась плечом к стене. Свет падал на неё так, что она выглядела красивее обычного. Но это был только свет.
— Привет, — негромко сказала Марлин.
Сириус молча приложился к горлышку бутылки. Глаза у него блестели, вид был раздолбанный, почти как у дядиного мотоцикла после встречи с той сосной.
— Можно к тебе? — Марлин указала на диван. Она почему-то нервничала.
Сириус пожал плечами.
— У тебя был такой мрачный вид, я даже не решалась обратиться, — Марлин прошла к дивану, зябко похлопывая руками и натягивая рукава свитера.
— Со мной все окей, — отозвался деревянный Сириус.
Марлин понимающе вскинула подбородок и закусила нижнюю губу. Теперь она нервничала еще сильнее.
Сириус вздохнул.
— Просто… думал, — его расслабленная рука взлетела в воздух и тут же упала. — Ты помнишь Анестези Лерой? Француженка, темноволосая, на шес… или седьмом… в общем, ты её помнишь?
Марлин кивнула. Не стала цокать языком, или вздыхать.
— В общем, она как-то сказала мне, что сбежала в Хогвартс, когда возникла возможность, потому что к ней приставал старший брат. Хотел…— Сириус красноречиво хлопнул ладонью по кулаку. — … грозился, что убьет, если она кому скажет. И эта, как её там… ну маленькая такая, учится в Пуффендуе, Эванс говорила о ней сегодня, что девчонка жила в детском доме, поехала за своим лучшим другом сюда, а он тут чпокнул какого-то четверокурсника и покусал его. И они вместе, — Сириус взмахнул рукой. — Все эти покусанные дети, все эти бедолаги, типа Лерой, все они бежали сюда, чтобы спастись от каких-то своих бед, теперь бегут отсюда. Почему так? Куда мы вечно бежим, Марли? Где этот гребаный конечный пункт, где не надо будет ни от кого спасаться и просто отдохнуть?
— Я видела этот конечный пункт, Сириус, — Марлин покачала головой, вертя в руках какой-то листок. — Когда лежала в крыле. Знаешь, мне там не понравилось. Там страшно, пусто и никого нет. Я бы все отдала, наверное, чтобы бежать еще лет триста, не останавливаться и никогда не смотреть назад.
Сириус молчал довольно долго, а когда снова поднес бутылку ко рту, сказал:
— Ты пробежишь четыреста, Маккиннон.
Марлин вздохнула.
— Кстати, об этом, Сириус… мне нужно тебе кое-что сказать, — пробормотала она, мусоля в пальцах краешек пледа, на котором сидела. — Только ты не думай, это не о нас, нет, — быстро добавила Маккиннон, уловив перемену в царящей над диваном атмосфере. Если секунду назад это были просто грозовые тучи и мрак, то после её слов внутри туч что-то опасно полыхнуло.