Дни яблок
Шрифт:
При «нетипичной старородящей» явилась из ванной мама, укутанная в халат и с тюрбаном из синего полотенца на голове. Лицо она намазала кремом и была очень похожа на японку с переливающейся импортной открытки.
— Вынуждена, Лика, — выговорила бабушка, — вас покинуть.
— Так скоро? Причина? — педагогически вопросила моя строгая мама. Интересно было наблюдать за её почти что неподвижным лицом.
— Причина единая, — заявила бабушка и заглянула в кофейник, — рождение.
Мама извлекла из холодильника сырники, бабушка, неизвестно откуда, банку
— Но что вы можете сделать здесь? — произнесла мама с ноткой смятения в голосе. — Там каждая минута на счету.
Я внимательно разглядывал варенье — именно такое, — тёмно-красное, клюквенное, варила исключительно бабушка. У себя дома, чаще всего запершись в кухне. Мама всегда отбивалась отсутствием медного таза, сахара, нужного количества клюквы, а также времени.
— Мне кажется, там есть кому… — начала мама и осеклась. — Я помогу вам собраться? — спросила она. — Откуда взялось варенье?
— Я тоже интересуюсь, — ввернул я. — Ещё вчера такого не было.
— 3 буфета. Наварила летом много, — кратко объяснилась бабушка. — Угощайтесь.
И она уютно разместилась за столом, взяв себе самую большую чашку.
— Ваш крем просто чудо. — мама решила обойти тему с тыла, что, вобшем-то, всегда ей было свойственно. — Ведь я могу рассчитывать на следующую баночку?
Бабушка оперлась щекой на руку и задумчиво поглядела на маму.
— Непременно приеду в конце месяца, Лика, — сказала она. — У вас будет важная поездка, кто-то должен заняться домом. Дети не должны быть совершенно одни. Тогда привезу крэм.
По маминому невозмутимо-белому облику пробежало тенью некое движение.
— Откуда… — было начала она. Затем мелким жестом махнула рукой, словно отгоняя слова, ставшие, как всегда, ненужными. — Значит, будет, — миролюбиво произнесла мама, — интересно. Тем более важная. Пойду сотру маску. Александр, кофейник!
— Непохож, — вяло откликнулся я, дожевывая сырник.
— Сама. Ты ведь не против? — быстро поинтересовалась бабушка и кашлянула в кулак.
Сахарница на столе дрогнула. Бабушка встала, обошла стол, забрала наш старый медный кофейник на плиту и, развернувшись (абсолютно невежливо) спиною ко мне, что-то зашептала, обращаясь к жёлтой меди. Я выдержал паузу. Балки чердака над нами поскрипели с явно ревматическим подтекстом: «Осень не на пользу никому». Ветер, зацепившийся за шпиль, принёс с собою охапку листьев, совершенно жёлтых.
Бабушка досыпала в кофейник кофе, закинула пару каких-то белых зёрнышек и горстку зелёных и уселась на мамино место, лицом ко мне. За её спиной кофейник принялся выдувать огромные коричневые пузыри из носика. Почему-то запахло цедрой.
— Понадобится твоя помощь, — безо всяких предисловий заявила бабушка. — Будешь слушать?
— Вы мне что-то пообещали, — начал я и упёрся взглядом в грозную бабушкину вертикаль над переносицей.
— Смотри, жебы я не каялась! — жёстко сказала она. — В доверии. Обещанное исполню.
— Хорошо, хорошо, — пробурчал я. — Надо
— Перед тем умыться и причесаться, — иронично заметила бабушка. Реальный кошмар.
— Что да, то да, — не смог не согласиться я и покашлял в кулак. — Ну что же. Я склоняюсь перед вашим знанием.
Бабушка напустила на себя значительный вид и поправила гребень.
— … и прошу о его части, — не смог удержаться я.
— Интрыгант, — мягко сказала бабушка, — вот до чего доводит та шимония, нет простоты. Одни шпекуляции. Збырайся.
Она встала и, сняв с огня плюющийся кофейник, разлила ароматный кофе по двум чашкам.
Первой, и почему-то с топотом, на кухню вбежала Бася. Кошка с разгону принялась нюхать воздух, жадно растопыривая чёрный плюшевый нос.
— Хищники кофе не пьют, — пресёк кошачью атаку я. Бася в ответ мяукнула и даже покачнулась, изображая голод.
— Так, ну ты, Цюрупа, — хмуро сказал я, — ведь в мисочке два клюва. Это означает, что кто-то съел головы куриные, две, ага?
Бася озадаченно почесала за ухом.
— Вот-вот, — отозвался я, — подумай как следует, прежде чем клянчить.
Из коридора мне навстречу выдвинулась мама, совершенно стёршая крем и самурайскую надменность с лица.
— Волшебный аромат, — заметила она мельком, — кофе бабушки Лены, я узнаю его.
— Старый рецептик, а ещё она споласкивает чашки кипятком, — отозвался я и отправился одеваться.
Из недр квартиры раздался ужасный звук… Похоже было, что кто-то ахнул, взвыл и прорычал одновременно.
Мама чуть не выронила чашку, бабушка, орудовавшая гребнем на кухне перед зеркалом, едва не поперхнулась заколками. Бася, благоразумно и храбро фыркая, укрылась под тахтой, я продел голову в свитер и прислушался. Вой повторился. Бабушка вынула изо рта шпильки.
— Что-то случилось… — глубокомысленно заметила мама, — может, Тиночке плохо?
— Всю жизнь, — радостно заметил я. — Она ведь так много работает…
— Александр! — хором сказали дамы.
В «тамбуре» нам явилась сильно мятая и вытаращенная Инга. Она вопила.
В дни моего детства было модно находить в лесу страхопудные коряги, вырезать из них уродливые обличья, а затем раздаривать эти увражи знакомым… У нас было две таких образины — дракон и лев. Кто из них кто, с первого взгляда могла угадать только мама, я знал только, что у льва меньше ног, чем у дракона и есть тонкий и сухой хвост…
Инга посреди «тамбура» напоминала и льва, и дракона, и каких-то еще растрёпанных существ, уснувших крепко и сладко на кофте и учебнике — поперёк лба у неё виднелся след от пуговок — лбом во сне она пришлась на кофту, а щёку сестрицы украшал слабо отпечатавшийся на ней параграф.
— Проспала! — верещала Инга сиплым со сна голосом. — Коллоквиум! Проспала коллоквиум! Совсем!
— Это ведь даже не семинар, — успокаивающе сказала мама. — Зато ты выспалась.
— Это расстрел, — прорыдала Инга уже в кухне, — там такая крыса!