Добрым словом и пистолетом
Шрифт:
Белег спиной распахнул дверь и тут же снова ее захлопнул.
Из будуара вместе с тем, чуть приглушенным теперь жутким звуком, который ударил тугой волной и от которого, судя по лицам, не только у Белега заложило уши, доносились голоса, рыдания, шаги, двигали там что-то…
— Я же говорил… — расстроенно пробормотал доктор Игливин, бросил крутить завод своих карманных часов и, пихнув Белега с дороги, поспешил внутрь. Оставшиеся в комнате отводили глаза, хватались за виски и затылки, отворачивались и один за другим беззвучно выходили обратно в приемную.
Они с Мелиан никогда не были особо близки. Все они. Отношения были теплые,
За спиной что-то звякнуло, и Белег обернулся.
Женщина стояла на другом конце опустевшей комнаты — видно, только что вышла из соседней — и помешивала что-то мутное в высоком стакане. На ней было строгое черное платье в пол и с глухой застежкой под горлом, полное отсутствие украшений, но пышные, длинные, неубранные, невиданной красоты волосы золотым облаком окутывали и голову, и плечи и спускались до самых бедер.
— Здравствуйте, — первым поздоровался Белег и повернулся всем корпусом. Как вести разговор с воем из-за двери, пока оставалось нерешенным, а вот здесь все было понятно.
Галадриэль продолжала помешивать в стакане и рассматривала внимательно и спокойно. Наконец ответила:
— Здравствуйте.
— Переговорим?
— Могу без опаски отказаться.
— Можете.
Звон прекратился. Галадриэль прошла мимо Белега к дверям будуара, открыла их и скрылась внутри. Вышла через пару минут уже с пустыми руками.
— Идемте.
Соседней комнатой была небольшая мягкая гостиная, за ней — буфетная, там сильно пахло спиртом и лекарствами, на полу поблескивало замытое пятно. Из буфетной анфилада пустых тихих комнат вела в такой же пустой танцевальный зал — большой, парадный, от пола до потолка украшенный роскошной каменной мозаикой, лепниной и огромными зеркалами. Придворных дам из свиты королевы по большей части распустили по домам, а может, они сами отыскали себе какие-то иные занятия и помогали сейчас где-то во дворце; прислуги тоже было не видно.
В танцевальном зале, в углу, прикрытое будуарного вида ширмой, наспех задвинутое с глаз долой, стояло кое-как украшенное Урожайное дерево — в этом году раскидистый орешник в кадке; яблоки и конфеты, шишки, золоченые шары, банты, цветные фигурки животных, стеклянные фрукты и фрукты из папье-маше, настоящие желуди, поддельные монеты, звезды из горного хрусталя висели там и сям без всякого общего замысла; внизу из-за края ширмы виднелась груда корзин, корзиночек, подарочных коробок, кульков, свертков упаковочной бумаги, мотков лент, цветочных гирлянд… До Праздника урожая было еще достаточно времени, но королева
— Ты что опять здесь делаешь? — вдруг резко спросила Галадриэль, и из-за ширмы выглянул мальчишка — уже не совсем мальчик, еще не совсем подросток.
— Ничего, — нисколько не испугавшись, ответил тот и потянулся, снял с ветки шоколадную монету.
— Пожалуйста, — подчеркнуто сокрушенно заметила Галадриэль, взглянув на Белега. — Один раз выгнала, так он снова тут. Объедает наше Урожайное дерево.
— Да кому оно теперь нужно? — пожал плечами мальчишка и демонстративно неспешно отправил в рот шоколадный кругляк.
В аккуратном мундирчике, очень похожем на темно-зеленую форму королевской гвардии, с аккуратно причесанными, заплетенными золотыми волосами, он и в целом производил впечатление эталонной аккуратности и полной невинности — если бы не совершенно бесстыжие, смеющиеся ярко-зеленые глаза.
— Я попрошу твоего отца засадить тебя за уроки.
— Не выйдет. Во дворце ни одного ментора, — ехидно сообщил мальчишка. — Спроси у кого угодно, любезная сестрица. А отец слишком занят. Можешь попытаться, но я бы на твоем месте не стал — попадешь ему под руку, будет и тебя выспрашивать, где ты ходишь, с кем шепчешься…
— Юный принц готов поделиться наблюдениями?
«Юный принц» на мгновение замер, делано задумался, а потом нарочито неспешно напихал по карманам еще украшений — яблок, конфет, мелких подарочных свертков, — повернулся и пошел к дверям.
— Что вы, дядечка Белег. Я же шучу только.
Когда за ним закрылась дверь, Галадриэль снова взглянула на Белега, с возмущением поделилась:
— На удивление нахальный мальчишка! Страшно представить, что из него вырастет.
Высокие распашные окна в этом зале, почти как в кабинете Тингола, выходили на садовую террасу: во время приема можно было продолжать веселье и внутри, и снаружи. Галадриэль выпустила Белега, прикрыла за собой створку, оставив раздернутым занавес, и махнула стоящему у перил часовому.
— Не положено, — неуверенно ответил тот, но пристальный взгляд убедил его не спорить и поскорее убраться из пределов слышимости.
— Удивляюсь, как это наш бука Орофер не мог его вовремя приструнить. Теперь, полагаю, поздно. Знаете, из гадких детей порой вырастают очень гадкие взрослые?..
Действительно, строгий равно к себе и к окружающим Орофер с единственным сыном был строг только на словах. Юный Трандуил рос хитрым, себе на уме, сообразительным и острым на язык мальчишкой; нет, он был прилежен в учебе, делал в ней заметные успехи, но при этом отцовских чаяний и ожиданий того, как должно вести себя принцу крови, явно не оправдывал.
«Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» — спросил как-то Тингол. Он любил всех своих многочисленных племянников, а самый младший еще и подкупал живым, лукавым нравом. Тингол вообще испытывал слабость к чужому нахальству. «Королем», — охотно ответил тогда Трандуил, и Тингол с восторгом расхохотался. Присутствовавший при этом Орофер вспыхнул и, по выражению лица, явно пожелал провалиться сквозь землю.
— А вы, господин Куталион, — продолжила Галадриэль, — с детьми управляетесь уверенно. Виден опыт.