Дочь Двух Матерей
Шрифт:
— Совсем недалеко отсюда. Можно было на трамвае доехать: всего две остановки. Но моя спутница предпочла пройтись пешком в такой погожий день. Я её понимаю, конечно, но так жаль… Хотелось бы разок прокатиться на настоящем трамвае!
— Так чего ты стоишь? — улыбнулась Паландора. — Пойдём, спустимся к завтраку, а после отправимся на прогулку.
День выдался погожий и положительно летний, несмотря на обещанное похолодание. Девушки приоделись и, выслушав последние наставления хозяйки, вышли за порог. Пересекли палисадник в скорбно поникших бело-брусничных фуксиях и очутились на улице — широкой, светлой, утопающей в зелени от выходящих на неё соседних дворов и садов, от живых изгородей и цветочных горшков, заполонивших фасадные балконы. По ней гостьи вышли на проспект и оказались напротив трамвайной остановки, нынче полупустой. Принялись разглядывать схему путей: вот тут Паландору и настигло
«Как всё мудрёно…» — добавила Рруть, углубившись вместе с ней в изучение схемы.
Вскоре подъехал трамвай, и они чуть не поднялись было в машинный вагон, перепутав его с пассажирским. Кочегар в последний момент указал им на их ошибку.
Взяли по блестящему лакированному билетику у контролёра, огляделись по сторонам. Здесь пахло, как на судостроительной верфи: свежеспиленной древесиной и дёгтем. И ещё чем-то сладким. Вдоль стен тянулись дощатые скамеечки, а меж ними — длинный коридор с поручнями. Любопытно: как будто взяли обычную карету и растянули в длину. Вагоновожатый позвонил в колокольчик и тронулся — так, что Паландора еле успела инстинктивно схватиться за поручень, а Рруть опрокинулась на скамейку. За стеклом замелькали городские виды. Трамвай свернул на бульвар, и они пронеслись вдоль кованой ограды, за которой напоследок пушились тополя и зеленели остролистые клёны. Где посреди дорожек, посыпанных мелкой рыже-графитовой щебёнкой, с равными промежутками попадались медные статуи: позднее киана обнаружит, что это Аллея Славы Поэтов, а Рэй поведает, что имеет обыкновение прогуливаться по ней хотя бы раз в неделю (наверняка лелея мечты о том, что когда-нибудь и ему установят здесь памятник, причём конный: как уроженцу Рэди-Калуса). Бульвар прервался большой квадратной площадью — широкой и абсолютно пустой, не считая нескольких зевак и стайки сизокрылых голубей у центрального фонтана в форме большого куполовидного цветка лилии, раскрывшего свои лепестки до основания и пускающего гейзерные струи на месте предполагаемых тычинок. За фонтаном виднелись огромные беломраморные ворота с двумя приземистыми башнями по бокам, чьи верхушки венчала зубчатая балюстрада. На обеих башнях реяли белоснежные виктонские флаги. Трамвай замедлил ход, когда на противоположной стороне улицы призывно помахали рукой, завидев его. Зазвенел, остановился. Рруть указала на площадь: «Нам туда».
— Я, право, не возьму в толк, — призналась Паландора, когда они вышли на улицу и пересекли проезжую часть, — где же здесь рынок? Или сегодня не торговый день?
— Вовсе нет, — ответила служанка и повела её к воротам. — Это крытый базар, представляете! В таком большущем здании размером с… с целую Пэрфе-Кур. И в нём уйма павильонов! Сейчас вы увидите!
— Увидишь, — поправила её Паландора, — мы ведь не в замке, а просто гуляем. Обращайся ко мне на «ты».
Это было наилучшим решением. Когда девушки миновали арку высотой в три человеческих роста, они оказались в длинном сводчатом атриуме со стеклянной крышей, напоминавшей крышу городской больницы Эрнербора, но более массивной. Слева и справа, в дальнюю даль, куда только хватало взгляда, тянулись лотки, а возле них юрко сновали и приценивались многочисленные покупатели. Точь-в-точь как на ярмарке Озаланды, — вот только дома всякий, завидев Паландору, кланялся ей и приветствовал, постоянно напоминая киане о её благородном происхождении, а здесь она была точно такой же обыкновенной горожанкой, как и все остальные. И это понравилось ей больше всего. В кои-то веки она обрела возможность побыть простой девчушкой, как Рруть.
Сама Рруть увлечённо показывала ей всё вокруг, тянула за собой от прилавка к прилавку, будто она уже десять лет подряд как наведывалась сюда ежедневно и знала каждый уголок.
«А вот на втором этаже я до сих пор не была, — призналась она. — До чего же любопытно, что там такое!»
Второй этаж нависал над рыночным первым и изобиловал широкими окнами и балконами, уставленными цветочными горшками, полными пылающих бархатцев и настурций всевозможных цветов и оттенков. Продавец модных журналов, неплохо говоривший на эскатонском, поведал, что наверху располагались жилые помещения: для многих здесь рыночная торговля была делом всей жизни, так что они не просто содержали лавки, но и обитали в них. Нередко создавали семьи с владельцами других магазинов и образовывали целые династии.
«Весь пятый ряд, к примеру, принадлежит одной семье, — сказал он. — Обе стороны. А уж какой они себе на верхнем этаже обустроили дворец — сказка!»
А вот девятнадцатый текстильный ряд, судя по его словам, давно и всерьёз враждовал. Левая сторона против правой. Как они переманивали клиентов, как саботировали поставки и ломали витрины… Мазали клеем
Так что крытый рынок Виттенгру оказался своеобразным городком в городской черте. Со своими тайнами и страстями, своей инфраструктурой и даже своим транспортом: задние двери и ворота лавок выходили на боковые переулки, где были проложены рельсы и утром и вечером курсировали грузовые трамваи, доставлявшие товары. Хозяин журнального киоска дал девушкам возможность полюбоваться на одну из таких улиц с чёрного хода: она располагалась под открытым небом и была на вид неказиста: полна мусорных баков, коробок и ящиков. Но довольно опрятна и приукрашена: сюда тоже выходили окна и балконы, уставленные цветами, с узорчатыми коваными решётками, а на задних фасадах отдельных зданий пестрели живописные картины. Не истинные художественные произведения, да и нарисованные, скорее, с опознавательной целью, чтобы вагоновожатые могли сориентироваться, где чья лавка, но довольно искусные. Здесь же рядом располагалось мини-депо для непредвиденных случаев. Его створки были приоткрыты, и Паландора сумела разглядеть, как внутри прикорнул красно-жёлтый трамвайчик с пустой открытой платформой с высокими бортами. Не свистел паром, не звенел колокольчиком — мирно дремал в ожидании, когда он понадобится.
Киана приобрела у добродушного лавочника ворох открыток с городскими видами и в последующие дни разослала их всем своим знакомым.
В сопровождении Рруть она посетила десяток рядов; от обилия товаров у неё кружилась голова. Заглянула и в скандальный девятнадцатый ряд и, не удержавшись, примерила готовое платье с лотка на углу. Ранее ей никогда не приходилось носить платья, сшитые не по фигуре, специально для неё — за исключением того, которое подарил ей Рэй, и которое, между прочим, она взяла с собой в эту поездку. Какой же это оказалось непосильной задачей, подобрать из готовой одежды ту, что идеально сидит и подчёркивает достоинства. Паландора попытала счастья с пятью моделями, а в шестой обнаружилась дыра, да ещё на таком месте… Очевидно, конкуренты постарались. Рруть повезло больше: она сумела найти два-три платья в цветочек, просторные и при том довольно элегантные, подходящие даже для её растущего живота. Взяли их, не раздумывая. Добавили к ним виктонских атласных лент и кое-какой бижутерии. Загорелись было идеей подобрать сувениры для деревенских девчат, но вовремя вспомнили, что у них ещё уйма времени, чтобы этим заняться, а пока надлежало поспешить домой к обеду.
Возвращались вдоль бульвара поэтов: на трамвае они ещё успеют покататься, а вот на местных стихотворцев Паландора пожелала взглянуть уже сегодня. Здесь были и поэтессы. Особенно ей запомнилась совсем юная девушка с копной распущенных золотисто-никелевых волос и не менее распущенным взглядом и выразительными губами, одетая в легкое платье-халат с широкими рукавами, отделанными бутонами роз. Её облик и явная молодость так не вязались с представлением Паландоры о поэтах, что она не удержалась и после обеда спросила об этой девушке у Рэя.
— Это Летьенн из Блуза, — ответил он, сразу поняв, о ком шла речь, — в моём возрасте она уже была общепризнанной знаменитостью. Издала свой первый сборник стихов в четырнадцать лет на карманные деньги, которые копила два года. А второй сборник выпустило за свой счёт крупнейшее столичное издательство. Вот это успех!
Он завистливо вздохнул и добавил:
— Возможно, в этот чедегор вам посчастливится встретить её в салоне моей матери. Она частая гостья кианы Фэй. Тогда она лучше меня сумеет рассказать о своём творческом пути. Летьенн довольно приятная в общении женщина: слава её не испортила. Возможно, она немного жеманна, ну а кто в Виттенгру не таков?
Рэй улыбнулся и отошёл к окну. Любил же он стоять у этого окна! Паландора могла поклясться, что даже паркет в том месте заметно протёрся — а ведь юный Рэдкл только недавно здесь поселился.
— Знаете, — вполголоса признался он, не поворачиваясь к девушке, — вы были правы, дорогая Паландора. Нам следовало уехать в Виттенгру-на-Отере-и-Ахлау ещё в абалторе. Здесь всё по-другому. Здесь мы… другие. Мне так жаль, что я не решился тогда последовать вашему совету.
— А мне не жаль, — ответила Паландора. Она не могла сказать, что толкнуло её на этот ответ. Так ли оно было на самом деле? И да, и нет. Ускользнув за границу, эти двое избежали бы многих неприятностей. Они с Рэем были бы вместе. Его брат остался бы жив, пусть даже и не в самом благостном расположении духа. Но Пэрферитунус, родной и любимый Пэрферитунус оказался бы для кианы потерян, и неизвестно, увидела бы она его ещё вновь.