Догони свое время
Шрифт:
В противостоянии маляров и монтажников я убедился позже, когда сам стал настоящим монтажником, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Топчутся ребята возле двери, скребутся, а за дверью никого. Только, вроде, панцирная сетка кровати повизгивает. Может, показалось?
Иван надавил слегка плечом – дверь распахнулась, а там, в глубине, одни простыни пузырятся.
Кто-то из «степенных ребят», воспользовавшись передышкой, остался в комнате. А, чего одному скучать? Женское общежитие рядом. Кто-нибудь тоже не пошёл на «Жизель».
– Не!
– Вано, – закрутился тот возле, шмыгая носом, – на что спорили-то?
– На интерес! За пять бутылок водки я им обещал электрический провод под током зубами перекусить, – «Вано», как голодный волк, клацнул зубами.
Ребята потом рассказывали: Иван однажды, тоже на спор, переколол зубами килограмм орехов грецких. Может, что и прибавляли ребята, но зубы у «Вано» действительно, как наковальня с молотом – крупные, один к одному, и блескучие, словно галька морская.
– Ах-ты, мать-перемать! Выпить как охота! – горько вздохнул Иван, когда все воротились к себе в комнату, и, откинув мятую занавеску, стал шарить на подоконнике среди пустых бутылок: может, найдётся какая завалящая? Выпивали же вчера, и раньше… Когда-то оставалось…
Но сколько ни шарил, кроме бутылки с рыбьим жиром, остальные были – стекло одно.
Рыбий жир служил нашему саженному Ивану-Поддубному, как НЗ – неприкосновенный запас на случай полного безденежья. Случай этот наступал в конце месяца. Считать деньги Иван никогда не любил. Потому в получку он сразу покупал несколько бутылок антирахитичного бальзама, рекомендуемого детям – и был спокоен.
За неделю-другую зарплата у Ивана кончалась, а работа монтажника, как известно, больших калорий требует. На одной водичке не продержишься. Вот и выручает Ивана несравненный рыбий жир из соседней аптеки. Продукт дешёвый, но максимально питательный. Последняя надежда. Встанет Иван поутру, и, не открывая глаз, одной рукой прихватив себя за виски – уж очень вкус специфический! – другой тянется к подоконнику. Несколько глотков – и всё готово! Дневной рацион питания получен, словно китёнок у матки.
– Вано, – подначивает теперь Каныш Ивана, – поллитру водки за один раз выпьешь?
– А то нет! Давай покажу! – ощерился в улыбке Иван, обнадёженный хитроумным предложением.
– А две?
– Ну, за две не ручаюсь, а попробовать можно, ставь!
– Поставлю. Только давай я тебе разок в морду дам – и литр твой!
– Хо! – ухмыльнулся Иван, посверкивая зубами: бей два раза за литр. Мне и ребят угостить надо. Видишь, саранча какая? Они водочки тоже хочуть! Идёт?
– Едет! Только пусть твои друзья сначала руки по уговору разобьют, чтобы потом обидно не было. Иди, новенький! – показал Каныш в мою сторону – Разбивай!
Лёгкий удар ребром ладони по сцеплённым рукам – и договор в силе.
– Только буду бить в рукавице, ладно? А то я по твоим голышам руку покалечу.
– Да хоть в две рукавицы! Только не промахнись,
Что было «тогда», я не знал, и с интересом наблюдал, что будет теперь. Ребята тоже обступили Ивана.
Лёня Каныш, Бронштейн наш, повозился-повозился в своей тумбочке, погремел чем-то и вытащил брезентовую задубелую рукавицу. Надел её на левую руку. Каныш был левша.
Бить в лицо Ивана снизу вверх как-то несподручно – рост разный, и Каныш пододвинул к Ивану стул: – Садись!
Иван с довольной ухмылкой усадисто уместился на стуле, прислонённом к стене:
– Бей!
Ребята были в восторге. Что бы сейчас ни случилось, а они выпьют обязательно. Это уж точно. Иван всех угостит, он не жадный, не как этот Каныш поганый! Без мыла в любую щель пролезет, сука…
Лёня, постукивая рука об руку, как купец Калашников, походил-походил вокруг Ивана-Поддубного, держа в томительном напряге всю комнату. И только один Ваня сидел, лучисто улыбаясь на стуле. Как царь московский перед боярами.
– Чего примериваешься? Бей! Раз – и в дамки! Литр, что лишь, жалко? Назад пятками не ходят! – боялись ребята, что сговор не удастся. – Бей, сука!
Возмущение ребят подействовало, или Каныш, наконец, что-то обмыслив, решился. Он вдруг откинулся назад и со всего размаха, всей стремительностью туловища, торчком ударил Ивана в широко открытый смеющийся рот.
Иван хоть и сидел крепко, но от неожиданности вдруг повалился назад, ударившись затылком о кирпичную стену. Он не успел ещё и охнуть, как Лёня Бронштейн, скинув чем-то огрузшую рукавицу, скрестил на груди руки и закрутился на полу, взвыв, как щенок, которому наступили на лапу. Одна рука у Лёни, голая до плеча, неестественно изогнутая, лиловела прямо на глазах.
Выплюнув в угол каменья, приподнялся со стула и «Вано», вытирая кровенеющий рот тыльной стороной ладони:
– Ну, фсё! Мы кфиты! – прошепелявил он, косясь на лиловую руку Бронштейна.
Перелом был хоть и не открытый, но явный. Да и у саженного Ивана передних зубов – как не бывало! Пить можно, а закусывать никак нельзя.
– Каныш, – разом закричали ребята, – ставь литр! Уговор дороже денег! Ты Ивану хлебальник разбил. Кто ему теперь жевать будет? Ставь, Лёня, не жмись!
– Не! – отмахнулся Иван, – мы кфиты! Фон рука у него какая!
Несколько ребят пошли вызывать машину скорой помощи.
Пришлось мне расстаться с последней моей заначкой и бежать в магазин.
– Фот таких фисдюкоф я люфлю! – выпив залпом полный стакан водки, потрепал Иван мою лохматую голову. – Молофок! Куфалдой фудешь!
Во всё время пребывания моего в общежитии, защита мне была обеспечена. Если случалось – били здесь крепко…
Вот такие воспоминания и ассоциации может разбудить неясный шелестящий говор осеннего ветра у немолодого охранника банковского филиала, руководителем которого числился теперь Леонид Яковлевич Доберман-Бронштейн, или попросту Лёня Каныш, бывший кладовщик монтажного участка боевой стройки.