Долг, честь, мужество
Шрифт:
Сергей Владимирович заглянул в окно.
— А были случаи, когда лестницу брали без вашего разрешения?
— Как только дом заселили, дети приспособили ее для игр — беды не оберешься. Вот тогда мы с дворником стали убирать ее в подвал.
— Какой длины лестница?
— Она едва достает до второго этажа. Помню, у одного жильца из двадцатой квартиры захлопнулась дверь и он пытался по лестнице добраться до окна. Так он с трудом до него дотянулся, а это мужчина высокий.
Сергей Владимирович поблагодарил техника-смотрителя и, пожимая ему руку, сказал:
— К вам будет просьба — найти лестницу.
Вместе с инспекторами Качалов пошел к машине, обсуждая происшествие.
— Я считаю, что преступники воспользовались балконом, — сказал один инспектор.
— И лестницей? — добавил Качалов.
— Да.
— А чем, по-вашему, это можно доказать?
— Вы видели замки на двери квартиры, Сергей Владимирович?
— Да, целых три.
— Так вот, — продолжал инспектор. — Никакими отмычками и даже ключами, похожими на хозяйские, их открыть нельзя.
— На балконной двери тоже три запора, — как бы опровергая выводы коллеги, вставил Качалов.
— Вы забываете форточку, — не сдавался инспектор.
— Ну, хорошо. А если в квартире находятся сильные мужчины, которые хватают воров и выбрасывают со второго этажа? — не сдавался Качалов.
В разговор вмешался другой инспектор:
— Вы, милейший сыщик, сбрасываете со счетов наводчика. Я понимаю, вы сверяете наше мнение со своим. Скрываете что-то...
Все трое рассмеялись.
— В любом случае, — сказал Качалов, — сейчас вы должны проверить всех подозрительных, поговорить с жителями дома — не отыщутся ли очевидцы. Главное — не терять времени.
Из отделения милиции Сергей Владимирович позвонил полковнику Батурину, охарактеризовал обстановку и сказал, что хочет съездить к пострадавшему. Начальник отдела согласился с его решением.
...Аркадий Самуилович пришел в сознание во втором часу дня. После операции кружилась голова, тело было свинцовым, очень хотелось пить. Он позвал медсестру. Та голоса не слышала, но догадалась по губам, что он ее зовет, и подошла. Раненый сделал большой глоток и тяжело задышал. Перед ним поплыли зеленые круги, стены палаты закачались. Аркадий Самуилович закрыл глаза. И вдруг перед ним возникло жирное смеющееся лицо. Раненый вторично переживал ужас той ночи. Он даже беззвучно вскрикнул: «Помогите!»
— Помогите, ведь это нам так необходимо и важно, — услышал Аркадий Самуилович сквозь бред. «Галлюцинация», — подумал он.
Но это не было галлюцинацией. В коридоре действительно разговаривали. Вернее, говорил только капитан Качалов, который упрашивал ординатора допустить его к раненому.
— Ну, что с вами делать? — сдался наконец ординатор. — Придется пойти навстречу уголовному розыску. Только разговаривать не больше двух минут. — И он распорядился принести халат.
Полковник Батурин внимательно слушал доклад Качалова, изредка что-то записывал, но вопросов не задавал. Капитан хорошо изучил своего начальника и знал, что он сначала «переварит» сообщение, проанализирует все до мелочей, сопоставит данные материалов оперативной группы, вот только тогда и будут вопросы.
Начальник отдела Павел Михайлович Батурин никогда и никому не навязывал готовых решений, даже если у него самого решение уже складывалось. Он
Качалов докладывал ровно сорок минут. А когда закончил, полковник созвал совещание. Оно было предельно коротким. Батурин лишь уточнил планы отработки версий и поставил дополнительные задачи.
Теперь Сергей Владимирович забегал в управление редко, чаще разговаривал с полковником по телефону. С раннего утра и до позднего вечера он не покидал изученного уже до мелочей квартала, следя за интересующим его окном. И только когда свет в этом окне гас, отправлялся домой. За день капитан накуривался до тошноты. Придет домой, подставит голову под кран, вытрется мохнатым полотенцем — и в постель. Заставляет себя заснуть, да где там...
Уж такой был характер у Сергея Владимировича: и большому, и малому делу он отдавал себя всего без остатка.
Когда Качалов начал работать в отделе, то не всем понравилась его подчеркнутая официальность и прямота, с которой он высказывался на совещаниях, партийных собраниях и в разговорах с сослуживцами. Кое-кто даже косился на его «чрезмерное усердие». Некоторые считали, что со временем оно пройдет, Качалов «оботрется». Но и через несколько лет работы, даже став капитаном, он не «обтерся». И те, кто сначала думал, что Сергей Владимирович «играет в показуху», со временем убедились: в отдел пришел работяга, простой и прямой человек. Нашлись и такие, которые копировали «качаловский стиль».
Павел Михайлович Батурин сразу понял новичка, подметил у него необходимую для работника уголовного розыска цепкость, упорство и, главное, неудовлетворенность сделанным. Только горяч иногда бывал Качалов, это да. Полковнику не раз приходилось «остужать» его. С годами Сергей Владимирович сумел выработать в себе хладнокровие, однако нет-нет да и срывался.
Жизнь не баловала Сергея Владимировича. В пятнадцать лет он остался без родителей. Родственники, прежде не покидавшие хлебосольную семью Качаловых, отвернулись. Пришлось Сереже самому заботиться о своей судьбе, он пошел работать. Потом приехала тетка из деревни, поселилась у него и оформилась опекуншей, но подростку от этого не стало легче. Тетка с мужем заботились лишь о своих детях.
Сереже ничего не запрещали, ни в чем его не ограничивали. Он мог ходить куда угодно, возвращаться домой когда угодно. Его не ругали и не ласкали. А вокруг было очень много соблазнов и опасностей. У подростка всегда имелись деньги, так как для своего возраста он зарабатывал неплохо. Поэтому его охотно принимали в своей компании ребята, которые вырывали сумки у женщин, взламывали палатки, а потом на задворках, задыхаясь и отплевываясь, пили водку прямо из бутылки. Попробовал однажды выпить и Сергей. Еле-еле дотащился он тогда до дома. Дверь открыла тетка. Молча сняла с племянника пальто, уложила его на диван и прошипела: