Долгая заря

Большаков Валерий Петрович

— Лежи, не двигайся! — велел я, и на коленках отполз к девчонке лет одиннадцати. Она носила бюстгальтер, хотя прятать в него особо было нечего.

Глубокий порез рассекал тощее бедро почти до кости. Думал я недолго — метнулся к озеру, и набрал полный рот тепловатой, безвкусной влаги. Когда вернулся к девочке, вода уже зарядилась, и я выпустил тонкую струйку губами, смачивая разрыв для пущей регенерации. Полминуты хватило, чтобы рана затянулась тонкой пленочкой, и я впервые, помнится, удивился — энергия легко и просто исходила из меня, не оставляя даже следа утомления.

— Спасибо… —

девчонка разлепила бледные губы.

— Пожалуйста, — улыбнулся я. — Лежи спокойно, а то ты много крови потеряла.

Вскочив, я быстро огляделся, выбирая того, кому помощь нужнее.

Мальчику с окровавленной головой.

Его мать или сестра протяжно выла над ним, стоя на коленях и покачиваясь.

— Хватит голосить! — я резко привел ее в чувство. — Живо вызывайте «скорую»! Пусть шлют все машины, какие есть!

Я повел ладонями по кровавой корке, запекшейся на мальчишеских лохмах. Внутричерепная гематома… Ага…

— Доктор, спасите, спасите его! — запричитала женщина.

— «Скорую»! — рявкнул я. — Быстро!

— Да-да-да…

Минут через десять прибыла первая карета «скорой помощи». Фельдшер, выйдя из кабины, так и села на ступеньку от потрясения, но резво собралась, и затараторила по радиофону, повышая голос:

— Нет, товарищ главврач, это вы меня послушайте! Здесь десятки раненых и травмированных! Вызывайте машины из Москвы, из Фрязино! Вертолеты? Да! Хоть все сюда!

Еще минут двадцать я бегал по пляжу, на какие-то мгновенья пересекаясь взглядом с Леей, успокоительно улыбаясь Наталишке, по-дружески кивая незнакомым людям, которые помогали ближним — не жалели «Столичной» для дезинфекции, потрошили аптечки из машин со стоянки, лишь бы наложить тампон или лубок, повязать бинт или просто утешить умирающего.

Белые фургоны с красными крестами подъезжали один за другим, вот уже целая бригада врачей деловито сновала по пляжу, и бегали голенастые медсестрички с пузатыми чемоданчиками или с капельницами в руках. Бледные санитары катили носилки к вертолетам, садившимся прямо на проспект…

Беда пошла на спад.

«Ну, это как сказать…», — горько усмехнулся я, глядя на неподвижные тела, покрытые черной пленкой.

Улетели «вертушки», укатили «скорые», а вот и Лея нашлась. Увидев ее на берегу, я содрогнулся — дочечка была с ног до головы заляпана чужой кровью.

— Папа!

Я сходу обнял ее, и она расплакалась.

— Киска моя маленькая… — ласковости сами шли на язык. — Страшно было?

— Очень! — всхлипнула Лея. — Но… Чувствую же — дам волю эмоциям, и это точно будет кому-то стоить жизни! И сдерживаюсь, сдерживаюсь изо всех сил… Папочка… — она быстро, обратной стороной ладони размазала слезы, и спросила тихо, почти шепотом: — А ты… Ты, правда, из будущего?

Я не стал увиливать от ответа, поправил только:

— Да, маленькая. Только не в том смысле, что весь я оттуда, а лишь мое сознание, моя память…

— Твоя душа! — благоговейно выдохнула Лея, и хихикнула: — Ты боишься, что ли? Боишься, что я тебя разлюблю? Да ты что! — она крепко, с неожиданной силой обняла меня. — Я теперь еще больше тебя люблю! Правда-правда! А когда вырасту, пойду в медицинский, как тетя Света…

Я

нежно улыбнулся. Нашел на ее хорошеньком личике местечко, чистое от крови и сажи, и поцеловал.

— Пойдем к Наталишке. А то она уже вся испереживалась!

— Пойдем! А ты чувствовал, как эта пигалица нам помогала?

— Так, еще бы! Я бы после такого… целительского марафона лежал бы в лёжку! Без сил совершенно! А тут…

Стоило мне протянуть руки внучке, как она живо прижалась, дрожа.

— Мигел! — тянула Наталишка, тараща глаза. — Так странно было! Прямо через меня, от ушей до пяток, как будто тепло протекало! Целый поток! Настоящая река! А потом, когда вы всех за… заштопали, всё иссякло…

— Спасибо тебе, носса сережейра! — с чувством выразился я.

Понедельник, 25 августа. Утро

Москва, Кремль

— Ну, что? — буркнул Романов, и криво усмехнулся: — Давайте соображать на троих!

Иванов с Чебриковым кивнули в унисон, не улыбнувшись.

— Погибло девятнадцать человек, — глухо проговорил Борис Семенович, — еще десять в тяжелом состоянии… Такого прощать нельзя.

— А я и не собираюсь! — повысил голос президент СССР.

— Григорий Васильевич, — негромко сказал председатель КГБ, — предлагаю заслушать подполковника Исаеву, Марину Теодоровну… Вы не так давно назначили ее замом начальника Управления СБС по «Альфе» и руководителем проекта «Ностромо»…

— А-а… Ну, как же! — заерзал Романов. — Помню… Так «Исаева»…

— Ее девичья фамилия.

— Ясно, — сделав знак помощнику, президент устроился поудобней.

Подполковник Исаева вошла в кабинет четким шагом, одетая в глухое платье, которое, впрочем, лишь подчеркивало женственность фигуры.

— Здравствуйте, товарищи, — ровным голосом сказала она, и спокойно взглянула на Романова, ожидая сигнала.

— Слушаем вас… товарищ Исаева, — мягко сказал тот.

— У нас есть неопровержимые доказательства, — начала Марина официальным тоном, — что вчера в Ново-Щелково произошел теракт, организованный МИ-6. Хотя можно трактовать ЧП и как диверсию…

— «Англичанка гадит»… — усмехнулся президент.

— Совершенно верно, — кивнула «Росита». — Мы задержали водителя, что пригнал в административный корпус ОНЦ тот самый взорвавшийся грузовик. Шофер был в шоке, закатил истерику… Собственно, и его самого деятели из Лондона, по сути, приговорили — он вовремя сбежал с места преступления, и еле успел. Два перелома, ушибы, сотрясение… Его зовут Алекс Уоррен, он агент МИ-6 и рассказал нам всё. Задача Уоррена состояла в шпионаже, он должен был доставить в фальш-ИВК оборудование, напичканное «жучками». Но в последний момент контейнер с электроникой подменили другим, набитым взрывчаткой. Агент рассказал, что в позапрошлом году лично встречался с директором МИ-6 Ричардом Дирлавом. Тот и приказал ему внедриться в службу снабжения ОНЦ, вербовать агентов из числа сотрудников Центра, собирать сведения об ИВК… При этом Дирлав прямо указал, что эта миссия на контроле у самого Чарльза Виндзора, принца Уэльского!