Долгая заря
Шрифт:
Положив папку на стол, Марина уселась, и торопливо пролистала подшитые листы, густо фиолетовые от грозных печатей. Прежнее волнение нахлынуло, будто и не пропадало вовсе.
Двадцать девять лет тому назад она впервые встретилась с Мишей. При обстоятельствах далеко не романтичных, но помнится всё очень четко, резко, ясно…
А пройдет еще каких-нибудь пятнадцать лет… «Росита» скривила губы. «Каких-нибудь»! Да ей тогда будет под семьдесят!
Уняв скулящие мысли, она вернулась к папке. Что-то ей вчера показалось… Нет, не показалось.
Княгиня права —
Дочка и внучка — Лея и Натали — будут заниматься папочкой и дедушкой… Елена уверяет, что скоро они сами придут к этой идее, их даже подталкивать не нужно. Время еще есть… Время…
Марина задумалась. Тогда выходит, что надо обязательно вводить в будущую операцию еще одну опергруппу — она отправится в тысяча девятьсот семьдесят четвертый, в Первомайск! Как именно произойдет пересадка «взрослой» личности в юного реципиента, «Росита» представляла себе очень смутно… Ну вот, уже ошибка!
Личность — это сумма, сознание плюс подсознание. И как раз подсознание пересадить методами «ментографии» невозможно — оно гормонозависимо и тесно переплетено с «заводскими настройками» тела. Поэтому произойдет пересадка «взрослой» памяти в мозг реципиента, а вот подсознание юного Миши останется прежним. И получится та самая химерическая личность, со всеми ее прелестями и изъянами, влекущая к себе, несмотря на семь лет разницы…
Марина нахмурилась, тряхнула головой, отгоняя назойливые мысли. Всё! Тема закрыта и опечатана.
Да и «ментография» пока лишь зачалась — этим занимаются Света Сосницкая, Наталья Ивернева и Василий Гарин…
«Васёнок!» — улыбнулась Марина.
Когда Лиза Векшина «по большому секрету» выдала, как в семье Гариных зовут Василия Михалыча, она долго смеялась. Этого огромного красивого человека — и Васёнком! Так по-домашнему, по-доброму…
Она задумалась. А что? Хм…
Кто лучше справится с «аутотрансплантацией сознания», кроме Васёнка? А ему в помощь — Талию… Она не откажется, это точно.
А спасти мир от возможной аннигиляции…
«Ладно, ладно! — нахмурилась Исаева. — Надо будет всё продумать досконально, учесть даже самый мелкий фактик! Время еще есть…»
Тот же день, позже
Луна, станция «Порт-Иридиум»
Вчера меня увели с базы, деликатно напомнив, что кислород в скафандре имеет конечный объем. Накормили, и спать уложили.
Проснулся я по естественной надобности, и не сразу сообразил, куда идти и как быть. А когда разобрался и утолил позыв, то заблудился, лишь со второго раза найдя свой спальный отсек. Долго лежал, крутился, приманивая сон, но мысли лезли и лезли в голову, лишая покоя.
Те здоровенные камеры на базе пришельцев можно как бы вынести за скобки — обычная керамика, пусть и хитро выделанная. Необходимо сосредоточиться на трех артефактах, не считая отражателя — готового изделия. Ну, или отремонтированного.
Во-первых,
«Хм… Всё правильно, если сама версия верна! Тогда откуда на стенках обеих камер потеки? Плавилась керамика, легко выдерживавшая нагрев выше четырех с половиной тысяч градусов. И, потом, что проку от мезонного „душа“, если мюон не протянет и миллисекунды?»
Условным утром я проснулся, и чуток постоял под обычным душем. Только собрался добавить тепленькой, как вода кончилась, а вежливый голос автомата злорадно сообщил:
— Ваш водяной лимит на сегодня исчерпан.
— Обойдемся, — буркнул я.
Натянул комбез и поскакал в столовую — нормально ходить при лунной гравитации у меня не получалось. Организм постоянно терял равновесие, упорно желая уйти в кувырок. Я не падал лишь потому, что переходник был узким — шагал и колотился о стенки, пока не выбрался к тамбуру-перекрестку. А там сразу три входа в галереи, как перед богатырем из русской народной: прямо пойдешь — в столовую попадешь, направо свернешь — в лабораторию селенологов явишься, налево двинешь — в ангаре очутишься. Я заскакал прямо…
В столовой чинно завтракали старички-разбойнички. Леонов с раннего утра убыл на базу «Звезда», и их осталось трое.
— Как спалось? — поинтересовался Дворский.
— Средне, — постно улыбнулся я.
Янин щелкнул дверцей микроволновки, и протянул мне разогретую порцию каши в стандартной упаковке.
— Овсянка, сэр! Какие планы?
Я умолол половину «Геркулеса», и лишь затем признал со вздохом:
— Гипотез — вагон и маленькая тележка! Персонал вашей станции, Борис Борисович, набросал мне массу версий, перебрав всех фантастов, начиная с Уэллса. А я понял одно — пока мы сами, своим умом не дойдем до мезоатомной химии, «подсказки» рептилоидов мало чем помогут… А планы… Надо придумать, как разобрать те камеры! Объекты «Связка шаров», «Шестигранник», «Усеченный конус» и «Отражатель» аккуратно пакуем — и отправляем на Землю. Слой мезовещества необходимо исследовать под электронным микроскопом, артефакты просветить рентгеном… В общем, от кавалерийского наскока толку не будет!
— Согласен. — Кудряшов церемонно коснулся губ салфеткой. — Не будем устраивать пикник на обочине! За неделю управимся, как думаете?
— Должны, — сдержанно кивнул я, ликуя в душе: «Ух, ты! Целая неделя! На Луне! Ура-а…»
— Ну, тогда чайку? — Бур Бурыч крепко хлопнул в ладоши.
— С контрабандным пирогом! — рассмеялся Дворский. — Наливай!
Глава 4
Вторник, 12 августа. Ночь
Ново-Щелково, улица Колмогорова