Долгая заря

Большаков Валерий Петрович

— Простите, что перебиваю, — вмешался Чебриков. — Эти данные подтверждает наш человек из обслуги Букингемского дворца. Двадцатого августа Дирлав являлся на доклад к принцу Чарльзу. Наши аналитики дружно предположили, что внезапная активность начальника МИ-6 связана… — он раздраженно повел кистью, словно устав от канцелярских оборотов, и закончил обычным голосом: — В общем, англичане каким-то образом узнали о доставке артефактов с Луны…

— … Почти, как в «Бесприданнице», — подхватил Романов, кривя рот. — Так не достаньтесь

же вы никому! Ла-адно…

— Григорий Васильевич… — негромко заговорил Иванов, блеснув очками. — Я, хоть и ушел из разведки, но все еще поддерживаю связь… — он пожевал губами, словно проглатывая лишние слова, и сказал: — В Лондоне работает агент Бехоев. Он… Да, он разыскивается за кровную месть… и все равно сотрудничает с нами, контактируя напрямую с Еленой фон Ливен. Около года Бехоев состоит в группе некоего Хазима Татаревича, боснийца, всю семью которого убили в Сребренице. Цель несчастного босняка — выследить Виндзоров и обстрелять их самих минами с фосфорорганикой! Татаревичу не хватает разведданных… и той самой боевой химии.

Романов задумался. Он не хмурился, в движениях его глаз и пальцев не сквозила нервность. Президент СССР прикидывал варианты.

— Вот что… — вытолкнул он. — Обеспечьте Татаревича и разведданными, и той самой фосфорорганикой. Желательно, английского происхождения… В «Портон-Дауне» хватает страхолюдной химической дряни. Ну, и деньжат подкиньте…

— Сделаем, Григорий Васильевич! — повеселел Иванов. — Воздадим так, что короновать некого будет!

Глава 5

Воскресенье, 31 августа. День

Московская область, Малаховка

Лето угасало. Теплынь все еще накатывала, но зной и духота больше не донимали. Август как будто повел обратный отсчет: качнется маятник, отсекая полночь — и «00 ч 00 мин»…

Застрекочут первые секунды осени.

Хотя «унылая пора» не соблюдает календарь. Еще на позапрошлой неделе лес позволил себе томное увяданье — пышная зелень кое-где бесстыдно зажелтела…

Втянув носом воздух, я качнул головой — рано еще любоваться прощальными красами. Шатучий ветерок разносит смолистый дух хвои, а вот запахом прели не веет. Лето чем-то напоминает молодую женщину, не верящую, что цветенье конечно…

Аккуратно заехав во двор, я вышел из машины, и прикрыл решетчатые ворота — кованный металл приятно грел ладони.

Похоже, во мне незаметно выросло новое отношение к нашей «даче» — истинная привязанность к этому огромному домине, крепкому, как рыцарский замок, ставшему убежищем в недолгие дни космического катаклизма.

У соседей и шифер срывало, и заборы валило, «разбирало» на досочки сараи, а цитадель Гариных держалась до последнего, как утёс.

Выглядывая, не едут ли мои девчонки, я быстренько накачал

воды в бак и растопил печку. Часа через два жару нагонит изрядно…

«Что и требовалось доказать!»

Даже в прошлый выходной, испорченный диверсией, когда мы с Леей отмывались от людской крови, я мечтал о бане в Малаховке. Ванная с горячей водой и набором шампуней отмоет тело, но очистить душу, снять с нее черную накипь стресса, способна лишь хорошо протопленная парная!

На той неделе нам это не удалось — сплошная кутерьма и суета. Погрузчики бодро нагружали «КамАЗы», разгребая завалы на месте фальш-ИВК, а коллектив Объединенного научного центра с директором во главе дружно генералил, наводя чистоту — мы выметали и проезд вдоль фасада, и стеклянные россыпи с торца, и старательно просеивали песок пляжа…

Лица у всех были красные от злости или, наоборот, бледные — мы же ничего не забыли! Все разговоры в курилке — как бы «наглосаксам» воздать, раз уж нам отмщение, а я всех уверял, что вражины свое получат! Хотя и сам ничего не знал толком — сжав зубы, бурлил надеждами… И ударно трудился, с метлой наперевес.

Аквалангисты из институтского клуба умудрились даже поднять со дна убойные бетонные глыбки, а бригада строителей срочно меняла битые стеклопакеты, да не простые в рамы вставляла, а пуленепробиваемые.

Работы — море! Но вот, перед самым первым сентября, я сподобился-таки заехать на «дачу», растопил баньку…

Послушав, как гудит пламя, подкинул пару поленьев, и вышел во двор. Перепад градусов невелик — тепло по обе стороны двери в предбанник. Зимой, конечно, получше бывает — выскочишь из парной, разогретый до невозможности, и в сугроб! Но и в последний день лета — хорошо…

Краснокорые сосны надменно шуршат под ветром — что им, укутанным в хвойные шубы, какая-то осень! А березки никнут плакуче, осинки и вовсе в дрожь кидает — пикируют первые листочки, трепещут бледной желтизной…

Услыхав знакомое взревыванье, я встрепенулся. По улице прокатил Наташкин джип, замерев у ворот. Красавицы мои пожаловали…

— Папочка! — зазвенел Леин голосок.

— Мишечка! — засмеялась Талия, изящно покидая место водителя.

— Мишенька! — строго поправила ее Инна и, пихнув раздумчивую Риту, заворчала: — Вылезай! Расселась…

Отряхивая опилки, я пошел встречать «четырех граций». Тихое элегическое очарование уступало место веселому, дружному шумству.

«Житие мое…»

* * *

Влезать на верхний полок я так и не осмелился — без того распалился, как Змей Горыныч. Инка с Ритой стегали меня вениками в четыре руки, а Талия, «тепло одетая» в войлочную буденовку, еще и ковшик квасу плеснула на раскаленные камни…

— Даёшь парок! — Она присела, уходя от жгучих клубов. — У-ух!

— Фу-у-у… — выдохнула Рита, ошалело мотая головой. — Миша сейчас стечет!