Долгая заря
Шрифт:
— А если не подпишу? — глумливо ухмыльнулся Герд.
— Тогда через месяц его подпишет другой канцлер! — зло выпалил британец, изменив своей хваленой сдержанности.
— Вон! — коротко бросил Шрёдер.
— Ч-что? — маленькие голубенькие глазки сэра Терри изумленно вытаращились.
— Вон отсюда! — гаркнул немец. — Оба!
Булькая от негодования, послы удалились, напоследок хлопнув дверью, а Герд обессиленно присел на краешек стола. Вытянул руки перед собой — пальцы заметно дрожали. Он горько усмехнулся:
«Надо же… Канцлером еще не стал, а войну мне уже объявили!»
Герхард
Наци ужаснули весь мир своей запредельной жестокостью, но отец был честным солдатом, и уж одной-то заповеди, присвоенной Гитлером, оставался предан до конца.
— «Германия превыше всего!» — вытолкнул Герд. — Да, папа?
Вторник, 30 сентября. Вечер
Ново-Щелково, улица Колмогорова
Дети просто обожают день рожденья, для них это великий праздник — гости, веселье, торт и подарки! А вот после тридцати «днюха» приобретает черты сомнительности. Ведь будущее просматривается уже насквозь, и ты понимаешь, что малолетнее представление о жизни, как о величине бесконечной во времени и пространстве, ошибочно. Да, большая часть жития еще впереди, но сие не слишком утешает.
Что уж говорить о сорока пяти, когда всей надежды — ах, минула лишь половина отпущенного тебе срока! Лучшая половина…
Правду говоря, я редко забивал голову подобными размышлениями. Здоров? Здоров! А «грации» выглядят, максимум, на тридцать. Чего тебе еще, старче? Живи да радуйся! Я и радовался…
Мой дом гудел от громкой музыки, голосов и смеха. Инна, молодчинка, накрыла аж два стола — в Голубой гостиной и в столовой, но гости разбрелись повсюду, кучкуясь по интересам.
Моя мама, «деда Филя» и Федор Дмитриевич оккупировали наш любимый диван в холле — «грели косточки у камина». Проходя мимо, я уловил отрывок разговора. Нет, дорогие наши старики вовсе не обсуждали детей — они увлеченно и вдохновенно судачили о работе. Счастливые люди!
А какая прелесть моя Лея! Она взяла на себя заботу о малых сих — детках моих сотрудниц, внучках и внучатах одноклассниц.
Время, время… Гадское время!
Очень серьезный, даже чуть мрачноватый Леонид Сосницкий, смешливая Даша Жукова, очаровательная Зося Корнеева, хорошенькая и немного загадочная Юля Зенкова — все они учились, очно или заочно, «по совместительству» строя отношения.
Наша Тимоша мало изменилась, хотя и вздыхала, что толстеет, что, как не встанет на весы — обязательно «плюс»! Плюс килограмм, а то и два…
«Да если б так, — тихонько ворчал Дюха, ныне директор „Автопромбанка“, — ты б давно лопнула! Тоже мне, гиппопо нашлась… Гиппо-попа!»
Близняшки, наобнимавшись, и даже всплакнув, разбрелись — Светланка болтала с Талией, а Маша шушукалась с Альбиной. Аля шумно и уныло вздыхала, волнуясь за Соню. Вот, мол, у всех уже внуки, меня одну еще в чин бабушки не произвели…
«Софи, бедная,
— Дед, превед! — радостно воскликнула Наталишка, прижалась ко мне на секундочку, и ускакала, заливисто смеясь. Она уже раз пять «преведствовала» меня, и ей это действо ничуть не надоело…
Света с Наташей уютно устроились в закутке у аквариума, и кандидат медицинских наук азартно грузила доктора физико-математических «вкусными» подробностями:
— Дофаминовый шок… — с удовольствием тянет Сосницкая. — Вообще, дофамин, который еще называют «гормоном творчества», для паранорма имеет особое значение: большая часть вырабатываемого в мозгу дофамина потребляется именно метакортикальной структурой. А я в докторской как раз и хочу показать, что рецессивный ген паранормальности включает в мозгу совершенно иной механизм синтеза и обмена дофамина, без которого метакортекс попросту не вызревает, оставаясь в зачаточном состоянии, причем, у многих людей!
— Дофаминовая гипотеза паранормальности… — с пониманием кивает Наташа.
— Да! — горячо восклицает Светлана.
Слушая краем уха, я поежился. Выходит, встреча с Наташей определила, по сути, мою судьбу… Тот самый дофаминовый шок от встреч со «затовлаской» не только причинял мне сладкую муку, но и стимулировал раскрытие моего творческого потенциала. А иначе я так бы и почивал на шпаргалках из будущего… И недалеко ушел бы от Браилова!
«Воистину, чудны дела твои, человече…»
На кухне безраздельно правила Инна, а Рита царствовала, занимая гостей. Вон она, грядёт в длинном облегающем платье… А за нею, словно фрейлина, шествует Марина-Сильва. Обе одарили меня «мосфильмовскими» улыбками…
А Маришка молодец! Просияла в «Кровавом Благодареньи», очень похожей вышла у нее «Рита» — и внешне, и внутренне. А со вчерашнего дня, как Васёнок рассказывал, пищит от радости — ее взяли на эпизодическую роль Эйрин, дочери Фай Родис.
Павлов, когда давал интервью «Комсомолке», сказал, что «он так видит». Невозможно ефремовский роман тупо перевести в «картинку»! Продолжительные лекции или внутренние монологи нужно укорачивать, переводить в иной формат, и наоборот, добавлять новые линии для пущей выразительности. Как ту же Эйрин, например.
Мне показалось, что автор сценария специально ввел этот персонаж. Хотя бы для того, чтобы образ Фай не казался зрителю холодноватым.
— О-о! — навстречу шагал Зенков, нетвердо, но размашисто. Без генеральского мундира он показался мне чуть расплывшимся. — Мон шер, с тобой пер-рсо-нально я еще не пил!
Я взял с подноса рюмочку с коньяком, и чокнулся с Жекой.
— С парашютом сигаешь? — сурово осведомился я, как только «Двин» согрел мое нутро.
— А как же! — хвастливо фыркнул генерал. — ВДВ!