Долина белых ягнят
Шрифт:
— Господи! Да ты ведь прекрасно знаешь, что на каждый твой вопрос я могу ответить. Просто демагогией занимаешься. Моя-то совесть чиста. А вот твоя…
— Ну ладно, ладно. Подумаешь, обласкал одинокую женщину. Будешь теперь попрекать меня по гроб жизни.
— Я не о «ласке»…
— А о чем же?
— О том, что ты нам поперек горла стоишь. Ты живешь по принципу: как хочу, так и ворочу. Не считаешься ни с чем. Я прошу тебя: отвяжись от меня, не притесняй моих рабочих. Они имеют право жить на земле. — У Курацы запылали щеки, на глаза навернулись слезы. — Мне самой, может, жизнь не мила. Вдовья жизнь, какая она!.. Живу, потому что
— На, выпей. — Чоров, налив воды из графина, не вставая с места, протянул Кураце стакан.
Но глаза у Курацы уже высохли. Она вспомнила обещание Доти Матовича, и это придало ей мужества. Доти Матович, конечно, примет ее сторону, восстановит справедливость и поставит Чорова на место. Если же это не случится, она не остановится, дойдет до самого Кулова.
— Я из твоих рук даже воду не приму! — с этими словами Кураца шагнула к двери.
— Подожди! — грозно бросил ей вслед Чоров, но дверь уже захлопнулась. Он встал, подошел к окну. Кураца с привычной ловкостью забралась в бидарку, взяла вожжи в руки. Брюхатая серая лошаденка, дремавшая стоя, вскинула лохматую голову, тронулась рысью.
Чоров глядел Кураце вслед и размышлял: благоразумие требует оставить ее в покое. Но, с другой стороны, уступи ей сейчас, она совсем распустится. «Вдовья жизнь»! Его жизнь, наверное, сплошной мед… Знала бы эта упрямая бабенка, каково ему живется. Перед глазами то и дело встают концлагерь, белесый гестаповец с пальцами, похожими на сосиски… Чоров вздрогнул, отгоняя страшное видение… Нет, Кураце нельзя давать спуску. Скоро она просто сядет ему на голову. Пусть кому хочет рассказывает о той их злосчастной поездке, но он своего добьется — заставит ее внести свой вклад в выполнение плана по сдаче сельхозпродуктов. С этой мыслью Чоров, вернувшись на свое место, снял телефонную трубку и начал звонить во все концы района. Лишь к полудню он вспомнил о газетчике и нажал на кнопку.
— К полудню вызови Куантова, — бросил он вошедшей секретарше.
— Да он давно ждет.
Девушка, распахнув двери, жестом пригласила заждавшегося корреспондента войти в комнату. Чоров уже что-то записывал в блокнот, демонстрируя свою крайнюю занятость, потом схватился за телефонную трубку, но в этот миг телефон зазвонил сам. Чоров кивнул Куантову на стул и отвернулся от него.
— Да, Доти Матович. Слышу. Как лошади? Дошли нормально?
— Молодцы мои джигиты! Тридцать лошадей пригнали. Одна только захромала в пути. Ну ничего, вылечим. Теперь конзавод — действующее предприятие. А то название одно, и только. Помог нам — никогда бы не догадался! — Антон Федорович Кубанцев, мой бывший комдив. Оказывается, тоже в директора пошел после ранения. Генерал. Письмо написал такое, что прямо за душу берет… «Я теперь на всю жизнь связан с вашим народом, в бою, кровью породнился с его сыновьями…» Какие слова!.. Обещает приехать. Айтек говорит: «Не будь там Кубанцева, нам бы и конского хвоста не дали». Айтек сам отбирал. Он знает толк в лошадях. Земляк его там оказался. Тоже помогал. В общем, сплошное везение.
— Земляк? Откуда?
— А-а, леший его знает. Война людей разбросала по всему свету. Разрежь арбуз — оттуда выскочит земляк. — Доти Матович сделал паузу и заговорил другим тоном: — Слушай, Чоров, собственно, почему звоню… Мне Кураца намекала…
Чоров мигом смекнул, о чем речь, но прикинулся непонимающим:
— Да не зарываюсь я, Доти Матович! И разве о себе болею? Об общем нашем деле.
— Насчет приусадебных участков рабочих подумай как следует. Тут нельзя рубить сплеча. Я тебе серьезно говорю: нарвешься на неприятности. Не делай никаких шагов, пока я не приеду. — Доти Кошроков слышал в трубку, как растерянно сопит Чоров, и ждал, что тот ответит.
— Я действую в соответствии с уставом сельхозартели! — Чоров ухватился за устав, как утопающий за соломинку.
— Есть еще один устав. О нем не следует забывать.
Понимаешь, о чем я речь веду?
— Я устав партии не нарушаю…
— Не гневи народ, Чоров! Знаешь пословицу: народ хитер — бек хитер, народ поднялся — бек свалился…
4. СКАТЕРТЬЮ ДОРОГА
Кое-что из того, что говорил Кошроков, дошло до ушей Зураба Куантова. Всего разговора он не понял, но по ответам Чорова, по обрывкам фраз, доносившимся из телефонной трубки, можно было уяснить суть разговора. Значит, есть люди, не боящиеся Чорова, надо только их найти, вооружить теми неопровержимыми данными, какими располагает он…
Расстроенный Чоров, положив трубку, продолжал сидеть молча. Разговор с уполномоченным сильно взволновал его, хотя собеседник говорил абсолютно корректно. Чертова Кураца! На свет бы ей не родиться!.. Наконец Чоров поднял глаза. Куантов согнулся на стуле так, словно держал на плечах мешок с солью. Длинные, худые пальцы, лежавшие на коленях, нервно подрагивали. Парень знал, зачем его вызвали.
— Подумал? — «Райнач» выпустил из ноздрей струю дыма.
— Подумал, — нерешительно ответил Зураб.
— Так что — по рукам?
— В каком смысле? — Куантов оттягивал время. Но и без того разозленный Чоров мог запросто схватить чернильный прибор и швырнуть его в увертливого газетчика.
— Что значит — в каком смысле? — рявкнул он. — Забыл? Ты предашь огню свою вонючую статейку, обязуешься во веки веков не писать ничего подобного и становишься ответственным редактором районной многотиражки. Что, плохо? А пошлешь свой пасквиль в газету, он попадет выше, оттуда пришлют комиссию, комиссия не подтвердит твои выводы, и я — уж поверь — сделаю все, чтобы тебя привлекли к ответственности за клевету.
— Как — к ответственности?
— Очень просто. Ты не докажешь, что по моему указанию колхозы скупали масло в торге и сдавали его как заготовленное ими. И насчет яиц тоже ничего не докажешь…
На собрании литераторов, где было несколько эвакуированных русских писателей, его хвалили за опубликованную первую повесть «Скатертью дорога», печатавшуюся в нескольких номерах местной газеты. У газетных киосков в эти дни по утрам даже стояла очередь.
Повесть была написана на документальной основе и рассказывала о хождении по мукам одной колхозницы. Естественно, автор дал персонажам вымышленные имена, но многие читатели пытались узнавать героев, каждый называл имена знакомых. В название повести Зураб вынес слова одного из главных действующих лиц, который на угрозу Нануси (Чоров прекрасно понял, что она и есть Кантаса): «Я дойду до правды», цинично рассмеялся в ответ: «Ступай, скатертью дорога».