Долина смерти
Шрифт:
До меня доносится еще один звук, слишком далекий, чтобы точно его понять, но от этого волосы на затылке встают дыбом.
Он низкий и гулкий.
Как зловещий смех.
14
—
ДЖЕНСЕН
— Хэнк! — голос Обри эхом разносится по туннелю, отражаясь от каменных стен и замирая в темноте. Беспокойство в её голосе пронзает ровное капанье воды и приглушенное дыхание лошадей. — Ты слышал это? Мне показалось, я слышала…
Внезапно луч света появляется из-за
— Простите, — бормочет он, подгоняя коня и пытаясь догнать группу. — Приспичило. Не думал, что так быстро хватитесь.
— Господи, — выдыхаю я. Облегчение — да, но еще и злость. — В следующий раз говори, если решил поссать посреди проклятого туннеля. Откуда мне знать, что с тобой стряслось?
Хэнк кивает, но глаза его все время смотрят назад, туда, откуда он приехал. В его взгляде что-то не то. Он смотрит, как загнанный зверь. И до сегодня я бы ни за что не сказал, что Хэнка можно вот так напугать.
— Ты в порядке? — спрашиваю тихо, чтобы остальные не слышали.
Он мнется, пожимает плечами. — Показалось, что-то услышал. Может, эхо или крысы… но… — он обрывает фразу, дрожащей рукой поправляя шляпу. — Надо выбираться отсюда. К черту эти туннели.
Я не давлю. Здесь, в этих местах, лучше не будить страх. Здесь, где тьма живая, где шепоты могут призвать то, что лучше оставить в покое. Киваю на тусклый свет впереди. Там уже видны силуэты остальных.
— Почти вышли. Держитесь рядом, — предупреждаю.
Последний отрезок пути кажется бесконечным. С каждым шагом тени отступают от наших фонарей. Воздух становится плотным, липким, давит на кожу. Даже Джеопарди чувствует это. Под седлом напрягаются мышцы, уши нервно подергиваются.
Скоро все закончится. Уже близко. Эта мысль — как заклинание, с каждым ударом копыт.
Когда мы, наконец, вырываемся на свет, на блеклое, словно выцветшее солнце, это как вдохнуть полной грудью после долгой задержки дыхания. Но облегчение длится недолго. Ледяной ветер обрушивается на нас, в нем — первые колючие снежинки. Погода, которая обещала испортиться, держит свое слово. Говорили, будет ясная погода, но в горах свои законы.
— Нужно идти, — говорю остальным. Они столпились у выхода из туннеля. — До горы Джуда три мили по гребню. Если поторопимся, успеем до наступления темноты.
Рэд скептически смотрит на темнеющее небо.
— В такую погоду? Тропа через час исчезнет из виду.
— Я знаю эти горы, — отвечаю резче, чем хотел. «Лучше тебя», — добавляю про себя. — Я могу найти эту хижину с закрытыми глазами.
Смотрю на часы. 15:18. В октябре темнеет рано. А с этими тучами — и того раньше. От силы часа два светлого времени, если снег не усилится.
— Элай, ты первый, — командую я, подталкивая Джеопарди. — Помнишь дорогу?
Он кивает. Лицо серьезное, как никогда. Он понимает, что на кону, лучше остальных. Он был там, когда все закончилось, много лет назад.
Но они есть. Мы оба это знаем.
Тропа от туннелей идет вдоль старой железной дороги. Примерно полмили. Потом разветвляется в более суровую местность верхних склонов. Мокрый снег переходит в хлопья. Ветер кружит их, лепит на гривы лошадей, на наши плечи. Температура падает быстро, тот колющий горный холод, что просачивается сквозь слои и поселяется в костях.
Обри едет прямо передо мной, ее спина прямая, несмотря на то, что, должно быть, испытывает значительный дискомфорт после двух дней в седле. Дюк осторожно шагает, находя надежную опору на все более коварной тропе.
Эта женщина удивляет меня. Я ожидал жалоб, колебаний, страха. Вместо этого она встречает каждый вызов со сдержанной решимостью, быстро приспосабливаясь к условиям, которые сломали бы большинство. На мгновение я представляю ее дома, на ранчо, вижу, как она с легкостью вписывается в этот образ жизни, но тут же останавливаю себя. Я, может, и поразвлекся с ней, но мы не знакомы, и нужно держать дистанцию.
Эта мысль вызывает угрызения совести. Я отбрасываю их, сосредотачиваясь на немедленной задаче — добраться до укрытия, пока шторм не усилился. Пока не опустилась тьма.
Пока они не вышли на охоту.
Сто тысяч долларов. Вот сколько она платит мне за то, чтобы найти сестру. Достаточно, чтобы погасить большую часть моего долга Маркусу, удержать ранчо на плаву, обеспечить уход за матерью еще на год или больше. Когда она впервые назвала эту цифру, это показалось спасением.
Сейчас, когда мы поднимаемся все выше, в самое пекло шторма, я думаю, стоит ли эта сумма такого риска? Стоит ли вести этих людей… Ее… На территорию тех, кто жаждет человеческой плоти? От кого я едва спасся в прошлый раз.
Тропа становится крутой. Поднимается зигзагами по каменистому склону, к соснам, которые кажутся убежищем. Деревья здесь маленькие, скрюченные ветром, ветви завалены снегом. В просветах между стволами я вижу долину. Она исчезает под белой пеленой.
— Далеко еще? — кричит Коул. Ветер усиливается.
— Мили полторы, может, две, — отвечаю я. — Пойдем по гребню, потом спустимся в долину. Там, у восточного склона, хижина. Защищена от ветра и от… пика.
Если мы доберемся.
Темнеет. Тучи приносят ночь. А с ней — опасность.
Я смотрю на хребет над нами. Ищу движение среди камней и сосен. Пока ничего. Но они там. Смотрят. Ждут.
Маркус бы сейчас надо мной смеялся, если бы видел, как я вздрагиваю от каждой тени, напуганный старыми легендами. Этот криминальный босс превыше всего ценит прагматизм — деньги и власть, которую они дают. Для него мир прост: хищники и жертвы, победители и проигравшие. А то, что происходит здесь, в этих горах, выше его понимания.