Долина смерти
Шрифт:
— Что не так с этими горами, Дженсен? — спрашиваю тихо, чтобы не разбудить спящих наверху. — Здесь что-то произошло, да? Что-то, о чем ты молчишь.
Он сжимает челюсти.
— В этих горах всякое случается. Не все истории годятся для сказок на ночь.
— Попробуй рассказать мне, — смотрю ему прямо в глаза, вызывая на откровенность. — Я слышала немало кошмаров.
Сама их пережила.
Он смотрит на меня несколько долгих секунд, огонь отражается в его глазах, а потом идет на кухню. Достает из шкафчика
Я почти отказываюсь. Должна отказаться. Но что-то в этой ночи, в этом одиночестве, в том, как он на меня смотрит — словно видит меня насквозь — заставляет меня протянуть руку.
Он подходит и передает мне флягу.
— Если бы я тебя не знал, сказал бы, что ты умеешь себя контролировать.
— Ты многого обо мне не знаешь, — говорю, делая глоток. Виски обжигает горло и согревает изнутри. — И я о тебе тоже.
— Может, так будет безопаснее для нас обоих, — он забирает флягу, его пальцы слегка касаются моих. От этого мимолетного прикосновения пробегает искра.
Надо встать и пойти в ванную. Держаться подальше. Его близость, его присутствие мешают мне помнить, зачем я здесь на самом деле. Вместо этого я беру флягу, когда он предлагает, наши взгляды встречаются над горлышком.
— Зачем ты здесь на самом деле, Обри? — его голос становится ниже, грубее. — И не рассказывай мне про сестру. Дело не только в ней.
Этот вопрос застает меня врасплох. Ведь я здесь только из-за Лейни.
Разве нет?
— Может, я от чего-то бегу, — говорю вместо этого. Это лишь часть правды. — Как и ты.
— Что заставляет тебя так думать? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами, глядя на огонь.
— Просто такое чувство.
Дженсен отставляет флягу в сторону. Он теперь ближе, хотя я и не заметила, как он подошел. Достаточно близко, чтобы чувствовать исходящее от него тепло, запах сосны и дыма, пропитавший его одежду.
— От чего бежишь ты, Обри Уэллс? — его голос становится мягким, таким, от которого стоит ждать опасности.
Мой пульс зашкаливает. Мы на краю пропасти, и оба это знаем. Надо отступить. Вспомнить причины, почему это полный бред: он что-то скрывает, я тоже, мы в глуши, а его команда спит наверху.
Но меня тянет к нему, словно магнитом, не могу сопротивляться.
То же самое сводило нас вместе раньше.
— Я бегу от своих сожалений, — шепчу я.
Он касается моего лица, его загрубевшие пальцы на удивление нежные. Момент, когда мы замираем на краю. Любой из нас может отступить.
Но мы стоим, как вкопанные.
Его губы находят мои в отблесках огня, и это уже не нежность. Это голод. Животный. Я отвечаю с той же яростью, как вспышка пороха после долгого затишья. Руками вцепляюсь в его плечи, чувствую стальную силу под тканью.
Он толкает меня на ковер, наваливается сверху, и я стону ему в рот.
— Сможешь вести себя тихо? — его хриплый голос вызывает дрожь.
Я киваю, задыхаясь.
— Постараюсь.
— Постарайся изо всех сил.
Он отстраняется, сбрасывает рубашку, штаны. Его член каменный, и слегка подергивается. Я смотрю на него, на каплю смазки на кончике, блестящую в свете огня. Наконец отвожу взгляд и смотрю ему в лицо. Он усмехается, довольный моей реакцией.
Ухмылка исчезает, и он набрасывается на меня. Его губы обжигают мою шею, горячие, властные, и о сдержанности не может быть и речи. Мои пальцы запутываются в его волосах, царапают его спину. Он стонет в горло, и я сдерживаю стон.
Он хватает обе мои руки одной рукой, прижимая их над головой.
— Я что говорил о тишине? — в его голосе сквозит опасная усмешка.
— Я не… — пытаюсь возразить, но он затыкает меня очередным поцелуем.
— Нас поймают, — шепчет он в мои губы. — Может, ты этого и хочешь.
Его рука скользит под мою пижамную рубашку, ласкает голую кожу, дразнит мои твердые соски, и я думаю, может, он и прав. Может, я хочу, чтобы все знали, что я делаю с этим мужчиной, рядом с которым я забываю обо всем.
Он задирает рубашку выше, его губы следуют за рукой.
— Дженсен, — выдыхаю я, и это уже мольба.
Он замирает над моей кожей.
— Хочешь, чтобы я остановился, дорогая? — его слова грубые, неохотные.
— Нет, — быстро отвечаю я, изгибаясь. — Хочу большего.
В ответ он издает стон, больше похожий на рык. Он опускается ниже, обжигая поцелуями мои ребра, живот. Предвкушение того, что будет дальше — обещание в его глазах — перехватывает мое дыхание.
И вот он уже устраивается между моими бедрами с нарочитой медлительностью, и все остальное исчезает.
— Тише, — снова напоминает он, в его голосе слышится злорадное удовлетворение, прежде чем он наклоняется ко мне. Первое прикосновение его языка почти полностью выводит меня из равновесия.
Я прикусываю губу, чтобы не закричать, извиваясь под неумолимым давлением его рта. Слава Богу, что я помылась раньше. Он ни на секунду не ослабляет хватку, его руки сжимают мои бедра, чтобы удержать на месте.
Каждое движение возносит меня все выше, подталкивает меня все ближе к краю, с которого я даже не знала, что так хочу упасть.
Когда он, наконец, позволяет, звезды взрываются у меня перед глазами, и я стону его имя, и мне все равно, кто слышит.
Он снова нависает надо мной, прежде чем я успеваю перевести дух, его рука закрывает мне рот, словно он знал, что я буду такой громкой. Его глаза яростно горят в отблесках огня, испытывая меня на прочность, не потеряю ли я снова контроль.