Долина смерти
Шрифт:
— Плохая девочка, да? — рычит он.
Затем он хватает меня за бок и одним сильным движением переворачивает на живот. Моя щека прижимается к ковру, жар от камина обжигает кожу. Едва успеваю приготовиться, как он поднимает мои бедра, снова закрывает мой рот рукой и подстраивается под меня.
Первый толчок — медленный, мучительный. Он растягивает меня, и я задыхаюсь под его рукой. Он останавливается, давая мне перевести дыхание, дразняще останавливаясь.
— Тише, дорогая.
Трудно повиноваться, когда он — все, что я
Я извиваюсь под ним, отчаянно желая большего. На этот раз я издаю приглушенный, яростный стон, заглушенный его ладонью, и это, кажется, лишь подстегивает его.
Ощущение захлестывает, необузданное, глубокое, и это все, чего я жаждала, даже не признаваясь себе в этом.
Он двигается с беспощадным ритмом, одна рука сжимает мою талию, другая — закрывает мой рот. Каждый толчок вырывает из меня приглушенный звук, и я не знаю, чего боюсь больше — что нас услышат или что этого не произойдет.
— Ты такая узкая, — рычит он. Его слова пронзают меня, его голос, такой низкий и грубый, почти заставляет меня кончить снова. — Ты хочешь, чтобы все слышали, как я тебя трахаю?
Я качаю головой — нет — да — кто знает? Ничего не имеет значения, кроме нас двоих на этом ковре. Он меняет угол, и каждое движение сотрясает все мое тело, пока я снова не оказываюсь на грани.
— Дженсен, — выдыхаю я в его ладонь, не в силах молчать.
— Даже простым инструкциям не можешь следовать, — говорит он с темным смешком, но в его голосе нет и следа осуждения.
Он убирает руку от моего рта, и я падаю вперед, словно сломанная кукла, впиваясь пальцами в ковер, пока он яростно вбивается в меня. Все вокруг сливается в одно размытое пятно, и остается только жар, который он создает внутри меня. Мое тело сжимается вокруг него, требуя больше и больше, и вот я снова кончаю, сильнее, чем раньше.
Дженсен издает грубый стон удовлетворения и вдалбливает меня в пол, пока не выжимает из меня все до последней капли. Мне кажется, что я сейчас разорвусь на части. Наконец он вырывается наружу и снова входит, глубоко и безжалостно, и я чувствую, как он достигает своего пика. Его пальцы впиваются в мою плоть, пока его сотрясает оргазм, и он остается внутри, пока мы оба не теряем силы.
Какое-то время в доме слышно только наше прерывистое дыхание и потрескивание угасающего огня. Он валится рядом со мной на пол, притягивая меня к себе, не отпуская. Это собственнически и неизбежно — как он сам — и я таю в его объятиях, несмотря на все свои предостережения.
— Как я и думал, — шепчет Дженсен мне в волосы. В его голосе звучит дразнящая насмешка, от которой мое сердце начинает бешено колотиться. — Ты такая же упрямая, как Ангус.
— Я отлично выполняю приказы,
Он тихо смеется и прижимает меня крепче. Его сердцебиение успокаивается под. Он отстраняется и смотрит мне в глаза. Его лицо серьезно.
— Это ничего не меняет, — говорит он тихо и грубо. Его глаза ищут в моих глазах понимания, согласия. — Ты ведь это знаешь, да? Между нами ничего не может быть.
Я приподнимаюсь на локте и смотрю на него. На его острые черты, игру теней, на отрешение, которое уже читается в его взгляде, даже несмотря на то, что наши тела соприкасаются.
— И не надейся, ковбой, — отвечаю я, как можно более равнодушно.
Он ловит мой взгляд, и впервые мне кажется, что я вижу настоящего Дженсена МакГроу. Не маску, которую он носит для других, а человека под ней. Сложного. Измученного. И бегущего от чего-то, как и я.
— Утром вернемся к работе, — говорит он. — Продолжим искать твою сестру. И забудем об этом.
Я должна чувствовать себя использованной. Злиться на такое отношение. Но киваю в ответ. Ведь мне так же нужна эта дистанция. Что бы это ни было: разрядка, близость, мимолетная слабость — это не должно повториться. Если я хочу найти Лейни.
— Договорились, — хватаю свою одежду, чувствуя необходимость в броне, которую она мне дает.
Дженсен смотрит, как я одеваюсь, не двигаясь. Огонь освещает его обнаженное тело. Я чувствую, как его глаза изучают меня, запоминают. Когда я заканчиваю, смотрю на свой нетронутый спальник.
— Поспи, — говорит он, надевая джинсы. — В горах рассвет наступает рано.
Я киваю и ползу к своему спальнику, создавая физическую дистанцию, хотя мое тело еще дрожит от его прикосновений. Завтра мы снова будем проводником и клиентом. Профессионалами. Чужими. Осторожными.
Но, залезая в мешок и наблюдая, как он двигается по дому с этой завораживающей грацией, я понимаю одно: то, что сейчас произошло между нами, было настоящим. Грубым. Честным.
— Дженсен, — тихо говорю я, когда он идет к лестнице.
Он останавливается, оборачиваясь через плечо.
— Да?
Слова застревают в горле. Что я, черт возьми, хотела сказать? Что не должна его хотеть? Что, несмотря ни на что, я ни о чем не жалею?
— Ничего, — говорю я. — Просто… спокойной ночи.
Что-то проскальзывает в его глазах. Нежность.
— Спокойной ночи, Обри.
Он поднимается по лестнице, не говоря ни слова, и его шаги растворяются в тишине. Я смотрю в потолок, слушая треск огня и чувствуя тяжесть недосказанности.
Утром мы сделаем вид, что ничего не произошло. Будем избегать друг друга за завтраком. Соблюдать дистанцию.
Но память о его руках на моей коже, о его грубом голосе у моего уха, о том, как он смотрел на меня, словно я для него и вода, и воздух — это будет преследовать нас. В горах. Среди опасностей, которые там нас поджидают.