Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

Кремпа Анна

Хотелось вскочить ко всем этим людям, что праздновали сейчас и заглушали свои надежды игривыми напитками, да вскричать: “Неверные! Опустившиеся до рабов жалких, до прислужников, в чьи лица будут плевать их хозяева! Одумайтесь! Что вы творите?! Заберите своих детей с площади! Уведите своих матерей и отцов! Помогите противостоять кровавому королю! Помогите отстоять наш город! То единственное место, где все были одного ранга и статуса до прихода Редвульфа Роксофорда”.

Но я конечно же этого не сделаю, я не дурак. Мне дорога моя жизнь, поэтому я делаю всё тихо и решительно. Никто не узнает причину смерти кровавого короля, зато все освободятся от его восгосподствовавшей над нами тирании.

Прошло немного времени, как открытая карета Редвульфа заехала на круговую каменную площадь.

Я тяжко вздохнул, достав арбалет. Катана висела у меня за спиной, я молился Богине о том, чтобы мне не пришлось сегодня её использовать. Отсюда были слышны их громкие голоса, даже толпа не перебивала своего нового короля, его речь:

– Народ гентийский. Не важно, кто вы: гентас, готтос или даже люди. Соберитесь все вместе, восславьте нашу честь на этой границе! Нас ждут великие дела: все подчинятся нам и воцарится на земле Авалона прославленный нашими предками покой. Я – Редвульф Роксофорд, – он встал в карете, а я навёл на него прицел, всматриваясь пронзительно на его грудь с пышным жабо. Официальный день, вокруг него стража, а брони на гентийском отродье нет, как нет и совести, и сердца. Подле Редвульфа с холодным, но грустным взглядом, стоял его четырнадцатилетний сын – Данте Роксофорд. У них с отцом отношения были, как у генерала и его приемника, никакого тепла как в нашей семье у этих господ, естественно, не наблюдалось. Я понимал, что я лишу его отца, как его отец лишил нас родителей. Но даже это не заставило меня сменить свой настрой или отвести прицел с груди короля.

Эта корона на его голове… Почему она не покрыта кровью?! И что это я вижу, у него даже с пальцем всё в порядке! Все на месте! Так Омине обманул нас? Так это… не его перстень был, значит, и доказательства об убийстве наших родителей его грязными руками у нас больше нет… Как это меня взбесило! Нет, это так нельзя оставлять. Он умрёт. Он сейчас же умрёт! Упади, сволочь, на колени свои и покайся перед миром нашим своей кровью. Да остынет она в твоих жилах и навсегда сгинешь ты в долине скитальцев, чёрствое, ненавистное существо!!!

Я сделал выстрел

Шума особого не было, только лишь заметно стало, как мутнеют глаза у короля. Я попал в него. Железная стрела с ядом зашла глубоко в его грудную клетку. Данте, его сын, отдёрнулся и с глазами, полными страха и отчаяния, вскричал:

– Отец!!! Нет, отец… – Он впервые, наверное, был так чувствителен и откровенен в этом на публике. Он сразу же заплакал и вдруг я… я услышал тебя.

Эдвине тоже был при оружии. Он стоял за густой толпой, но с его позиции было хорошо видно Редвульфа, как и тому прекрасно видно маленького Теновера. Глаза мужчины стали искать своего погубителя, и лишь встретились они со смелым лицом моего брата, как тот вздрогнул и сжал свои зубы от страха.

Король выхватил у сына пистолет, который тот зажал прежде в своих трясущихся от ужаса руках, не разбиравших, что происходило, и скомандовал:

– Убейте Теноверов! Чего вы ждёте?! – Он не понимал, как это мы ещё живы.

Я выскочил из-за кустов, забыв арбалет на земле от шока. И закричал во всё горло, так громко, как только мог, чтобы брат бежал, чтобы обернулся и спрятался со мной в укрытии:

– Эдвине!!! Эдвине, нет!!!

И он действительно обернулся. Я уже был почти рядом, видел его родную улыбку и руки, что тут же потянулись, в ожидании моих объятий. Он даже ответил мне, вскричал моё имя.

– Ботта!

Его голос – единственное, что мне хотелось сейчас слышать, но не в таких обстоятельствах.

– Эдвине, пистолет!

Рычание моего голоса остановило время. В эту минуту для меня всё умерло. Люди продолжали охать и собираться, чтобы на это посмотреть, но для меня это стадо было моей агонией, моим персональным адом, по пояс опоясавшим меня кровью. Я бежал и спотыкался, я спускался по этому холму в попытках остановить происходящее. Две вспышки вдали замерцали в моих глазах, окутывая моё тело бесконечной болью и страхом. И этот громкий, чёткий выстрел.

Облако дыма поднялось над каретой после него, а сам стрелявший – наш кровавый король – опустился в руках сына, не в состоянии больше стоять.

Я не успел

Он попал Эдвине в голову, пуля вошла в его череп сзади и остановилась там, разрываясь внутри на осколки, словно сердце моё, словно душа моя дикой болью. Эдвине ведь ничего не ощутил, только хлопок и темнота встала перед его глазами, а сам он упал сначала на колени, в кругу огня, что его магия сотворила в момент смерти, и затем на бок, расправив по обе стороны от себя вопрошавшие небо руки в немом и полном отчаяния смертельном приговоре. Моего мира не стало, умер мой единственный брат. Всё, что было у меня на этом свете.

Я бежал к нему, разрываясь в слезах:

– Эдвине! Нет-нет-нет, Эдвине… Нет….

Но никакого ответа не было. Было лишь его мёртвое тело, к которому я даже прикоснуться не мог из-за окружившего его огня. Кровь кипела, вытекая из пулевого ранения, а пустые стеклянные глаза смотрели в такое же немое и оглохшее небо – мои молитвы остались неуслышанными.

Я вытащил катану. На меня бежала стража, что хотела исполнить последнее желание умиравшего короля. Один набросился на меня сбоку – я перерезал этой сволочи горло. Другой спереди, я с криком кинулся под его оружие, выставив своё остриём вперёд и проткнул и этого, выпотрошив его кишки наружу, разрешая умереть благородно. Третьего я не успел сразить, и он ранил мне плечо, отчего меня покосило в сторону и, что самое страшное, из руки выпала катана, а сам я зарыдал, крича имя брата. Снова и снова, и снова. Вытащив боевые мечи, привязанные к низу моих штанов, я кинулся ещё на одного, исполосовав его руки в ответ, но меня словили сзади, как жалкую букашку и насадили на катану, воткнув мне её в позвоночник. Я вдруг перестал чувствовать что-либо. Вся боль исчезла, но лишь он поднял меня вверх над толпой с другим стражем, подобным себе, как я стал отплёвываться кровью, и вновь агония пронзила меня молнией, стреляя в голову. От шока я еле мог дышать. Лишь краем глаза я заметил, как огонь вокруг моего брата залили водой и подняли его опустошённое тело, бросая в засохший фонтан посреди всей толпы и ненавистной площади Доргильса. Меня несли, выворачивая мне руки, суставы болели уже не так сильно, сильнее болела спина и голова.

– Уррроды! Кха… Кха… Чтобы вы сами отплёвывались от крови! Все вы, кто видит это! Я проклинаю вас! Вас и всех ваших родственников!!! Сдохните, твари! Мучайтесь в агонии, как я! Мучайтесь смертью своих близких! Я ненавижу всех вас! Весь гентийский род!!! Всех готтос! Сдохните!!!

Любое слово вырывалось из меня с отвратительным дьявольским рычанием. Меня носили вокруг всей площади. На меня смотрели, огонь, которым пытались опалить мне лицо и волосы все эти зеваки на улице, лишь слегка меня усмирил, но кровь за мной протянулась по всем закоулкам, голос мой был слышен во всех ближних домах. А моё проклятие осыпалось на весь этот смрад своей грязью и отвратностью, убивая в каждом свет, даря один лишь страх и отчаяние.

– Все, просто так смотревшие! Сдохните! Я проклинаю вас…

У меня просто не осталось сил. Я перестал кричать, огонь пылал во мне, казалось, что я с секунды на секунду умру. Но я был сильным, достаточно сильным, чтобы ощущать боль дольше обычного человека перед тем, как скончаться. Один глаз мне подбили камнем – из толпы в меня закидались ими, оставляя синяки и ссадины по всему моему телу. Кажется, что на мне не было и живого места уже до того, как меня кинули в фонтан рядом с братом. В сточный слив потихоньку спускалась наша кровь – моя и его перемешалась, и стекала в воды, в канализацию нашего городка, отравляя тем, чем был Я. Уже умирающий, я вдруг открыл свои способности: