Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ
Шрифт:
Задержанный лишь промычал в ответ, опуская завязанную голову ниже. Он пытался сдёрнуть верёвку руками, но она была слишком туго затянута, что было сделать невозможно.
– Ах! Да! Аха-ха-ха-ха!!! Я же совсем забыл, что приказал отрезать тебе язык за болтовню. Моя вина, больше ни о чём тебя спрашивать не стану, жалкое ты создание. Ну разве не прекрасно, когда не надо гадать о своей судьбе? Теперь ты однозначно будешь мёртв.
Так как я стоял всё это время рядом с фонтаном, Эдвине подбежал ко мне, мимо принца Омине за его спиной, и крепко обнял мою руку, слегка страшась этой сцены.
– Эдвине, Ботхелм! Мы не просто так поймали шпиона. Нет-нет, мои дорогие, мои маленькие
Этот человек был приговорён к смерти, и ничего не могло это изменить, даже мой отказ убивать его. Но в свои 12 лет я уже не задумывался о выборе, я делал то, что приказывал генерал. Правильно ли это? Конечно нет! У человека, вне зависимости от его положения, всегда должен быть выбор, но люди совершенно не равны. И это не касается конкретно нашего королевства, это касается каждого из нас. Люди из гетто, как вы думаете, разве люди из гетто все одинаковы? А чем рождённые там заслужили такой жизни? В постоянных грабежах, побоях, угрозах и бесчинстве, творимым самими жителями? Кто вообще виноват? Кто виноват, что есть такой район, что они там заперты с убийцами, ворами и насильниками? Сами люди, а не короли. Люди, которым на это всё равно. И хотя бы мечом, но я должен показать миру эту проблему, эту открытую рану, что почему-то просто перевязывают, как что-то несерьёзное, не гниющее, не порождающее новые и новые заболевания. Либо мир очнётся, либо погибнет от этой болезни, порождённой безразличием. Они мертвы, те, кто смотрят, но ничего не делают. Гниющие трупы, не поддающееся логике мясо, невесть как живущее в этой грязи и разложении своего же общества. А папа ХОТЕЛ сделать как лучше! Папа говорил, что мир почти подписан! И где же это доказательство, если людям до сих пор так плевать друг на друга?.. Моё безразличие наконец-то поменялось решимостью. И теперь я вознёс катану над головой врага, что хотел предать гентийский народ. Я не принадлежу ни гентас, ни готтос, мы с братом мало того, что рождены на этой нечёткой, обусловленной границе, так ещё и нечистокровные, смешавшие в себе черты двух похожих, но таких нелюбезных рас.
Это было начало тренировки. Вернее, моего доказательства принцу Омине того, что я не такой же предатель, даже несмотря на то, что наших родителей убили именно по приказу гентийской королевы.
– Нет, Ботхелм, ты ещё не заслуживаешь убить лейтенанта Рихтера. Суэмоногири. Принесите бамбук, слуги. Разрубишь его так, чтобы его основание осталось на подставке – и я, может быть, доверю тебе такую важную процедуру. Пока я твои силы не знаю.
Приносят подставку, сразу вбивая её в землю, приносят бамбук, причём достаточно крепкий на вид: казалось, что катана не смогла бы осилить его, но я сделаю всё возможное, чтобы доказать господину свою искусность во владении мечом.
– Порадуй же меня, Ботхелм. Позиции, попрошу. Оборона! – командует генерал, и я проношу оружие перед собой, схватив его двумя руками. Это было подготовкой к удару сверху вниз. – Вольно! – пусть эта команда и даёт мне расслабиться, но как я знал с тренировок с отцом, меч надо просто опустить, но стоять наготове. Омине ухмыляется, он наверняка не ожидал, что я окажусь таким обученным в свои года. Эта позиция для более опытных, в такой расслабленной позе нельзя было терять наблюдательность в бою. – Шудан! – я схватываю катану в напряжении и поднимаю её лезвием вверх, точно так же для обороны. Эдвине сидит на фонтане и смотрит на меня с восхищением. Я был невозмутим, грозно смотрел на него, озаряя своим чётким, пугающим взглядом изумрудных глаз, ослепляя своей уверенностью и покорностью господину. Чёлка спадала мне на глаза, я задумался, что надо попросить Эдви заплетать меня: хотелось начать отращивать волосы, чтобы были как у папы с его густой бородой и усами – до плеч. Правда, бороду и усы я не хотел. Ну, пока что. Это было весело представлять, но тренировка всё же продолжалась. – Саху! – скомандовал принц, отчего я встал в угрожающую позу, сомкнул брови и сморщил нос, глядя так страшно, как
– Будет сделано, сэр! – крикнул я, реально прорычав, занося меч вверх в готовности нанести разящий удар сверху вниз. Так как этот удар полагался для поражения противника по голове, то в его нанесении не было сейчас смысла. Я напал в итоге по-другому, чтобы ударить сбоку. Не сдав позиции ни на секунду, я сношу половину бамбука, отрубая его (для большего изящества) примерно под углом в 45°, как учил отец, да наблюдаю, как слетевшая половина ударяется о каменное основание фонтана и разлетается в жалкие щепки. – Всё… что мы сделали с братом… – Говорю я громко, почти что не запинаясь от своей агрессивности сейчас. – Не было напрасно!!! И сейчас я это докажу! – я пробегаю к предателю, заношу над его головой катану, и всё равно, что там мешок, он без труда будет разрублен оружием, уже доказавшим свои способности. Но эту грозную попытку убить Рихтера останавливает Омине, схватывая меня за шею сионом. Я замахиваюсь ещё раз, но, будучи слишком далеко от виновного, не попадаю по нему, а лишь по одежде, слегка порезав её. Лейтенант вскрикивает и мычит через этот дурацкий мешок. И кажется начинает плакать, осознав, что даже мне было всё равно на его жизнь. – Отпустите меня, принц Омине!!! Я расправлюсь с предателем! Я убью его! Убью!
– Неплохо, Ботта, неплохо. Я поражён. Сейчас Эдвине подожжёт ему голову, а ты ударяй мечом так, как пожелаешь, только убей, понятно? Я хочу пустить кровь на твои руки в качестве клятвы твоей преданности гентийскому народу. Подтверди свою серьёзность.
Когда я встал перед виновным в самой первой позиции, что показывал, Омине горделиво произнёс, гладя себя по длинным красным волосам, отчего на пальце его заблестел перстень с чёрным камнем, верно, как душа самого владельца:
– Путь воина – это вся его жизнь. С концом пути следует логический конец его жизни… Убей предателя наших гентас, Ботхелм. Убей лейтенанта Рихтера, и да покончим с нечестивыми предательствами во веки веков.
Эдвине подходит и встаёт ко мне, плечом к плечу:
– Да восславится священный гентийский народ. Единственный благочестивый народ мира!
Соврав так открыто, но совершенно не волнуясь о своём наказании за эту ложь, я наблюдаю за тем, как руки брата возгораются и пламя, что он словно стрясти с себя пытался, окутывает голову Рихтера, заставляя его орать и трясти головой, чтобы смахнуть с себя огонь адского мучения, какое избрали для него смертные. Будь это Редвульф… Мы с братом не были бы счастливы, но ему хотя бы досталось по его заслугам.
Я замахиваюсь и резко разрубаю катаной несчастный череп предателя. Высвобождая наружу его мозги, его бесчеловечное, его всё страшное и никогда не изведанное обычным смертным. Кровь покрыла моё оружие, но тут же опалилась, и осуждённый упал замертво, бурля кипящим содержимым своей головы. Присутствующие здесь все хлопали, восхваляя наш поступок. Умерший отвратно кручинился на земле и навсегда застыл, закончив свои мучения и мычания, что особо мне запомнятся.
За эту неделю мы успели доказать всем свою силу и сплочённость. Омине переписал родительское поместье на наши имена, а Эбби перевезла нас домой… В восстановленное царство вечного покоя наших несчастных родителей. До коронации Редвульфа оставалось всё меньше и меньше времени! Времени на тренировки и разработку плана… покушения на его жизнь. Эдвине придавал мне сил и уверенности, и вот за день до этого события, мы вновь сидели в библиотеке вместе, обсуждая документы Хильдира, как уже в четвёртый раз.