Должница
Шрифт:
Какая опасность ждет меня и моего ребенка по возвращении в Россию?
И вообще, вернемся ли мы? А вдруг здесь что-то случится? Вдруг здесь опаснее?
Лишенная фундамента дома и семьи, я чувствовала себя совсем не защищенной в этом мире. Лишь Давид пытался восполнить этот фундамент, но тщетно. У меня нет семьи.
– С Новым годом, что ли?
Поднимаю взгляд. Давид сидит напротив и протягивает руку с бокалом шампанского. Поднимаю свой – с соком.
– Улыбнись, Аля. Я понимаю, что мой брат сделал тебе больно.
Откровения от Давида я слышала не так часто. Все основное время он был холоден и неприступен, но порой он мог рассказать мне больше. Были такие моменты, и этот вечер – такое же исключение.
– Почему тебе жаль?
– Ты мне нравишься.
Что?
Распахиваю глаза в удивлении, даже забывая о том, что увидеть Россию я не смогу еще много месяцев. Что так и повисну здесь, в неизвестности.
Давид улыбается уголками губ.
– Ты мне врешь. Врешь, чтобы заставить меня поверить в это и улыбнуться! – шепчу я.
Но улыбка все равно трогает мои губы.
– Отчасти. Я действительно хочу, чтобы ты улыбнулась. Но лгать тебе я бы не стал.
Прищуриваюсь. Отпиваю сок, чтобы остудить свои нервы. Атмосфера становится более теплой. Я, наконец, замечаю не только ужасные перспективы будущего, но и свечи, зажженные на панорамном балконе, и приглушенный свет, и романтику.
Романтика, которая ни к чему не обязывает и не принуждает. Она просто создает прекрасную атмосферу, и мне становится легче воспринимать действительность.
После того случая я поняла, что мы с Давидом просто несовместимы. И тот поцелуй – был ошибкой.
– Ты мне нравишься. Но, к сожалению, у нас другая судьба, Аля. И я хочу, чтобы ты не беспокоилась. После рождения ребенка у тебя будет своя квартира, свой автомобиль, свой бизнес. Я помогу.
Давиду хотелось верить.
Его взгляд искрил добротой. Но доброта эта была связана с жалостью, я чувствовала. С жалостью к моей судьбе.
– Жизнь наладится, Аля. Я не брошу тебя, пока ты не встанешь на ноги.
Ставлю бокал на столик. Отвожу взгляд, переводя взор на остров с высоты тринадцатого этажа. Невероятно красиво. И очень больно.
– Мне ничего не нужно, Давид.
– У тебя это будет, - обещает настойчиво.
Мы встречаемся глазами. Мне было нужно только одно, и он знает об этом, но все равно пытается загладить вину своего брата деньгами.
– Мне нужен мой ребенок. Позволь мне быть рядом с ним. Я его мать.
Давид замолкает. Отпивает шампанское. Отводит взгляд. И печально молчит.
Глава 30.
Девять месяцев назад я не представляла, как круто изменится моя жизнь. Как стремительно люди, без которых ранее я не представляла свою жизнь, исчезнут. И как стремительно - появятся другие.
Среди других – мой сын. Мой ребенок. Новый человек в моей жизни, любви к которому хватит для
Зима уже подошла к концу, когда я впервые взяла на руки эту крошечную новую жизнь. Только эти ощущения помогли мне забыть о том, как мне досталось это счастье.
И я надеялась больше никогда об этом не вспоминать, вот только разговор с Давидом так и крутился в моей голове. Я нутром чувствовала, кто дышал в трубку так свирепо тем знойным жарким летом. Я понимала, в чьих руках и в чьих силах находился главный вопрос, который тревожил меня.
Просто я решила забыть об этом и не думать. Именно в последний день зимы, когда родился мой сын. Руднев Богдан… Артемович.
– Богдан! Его будут звать Богдан, - шепчу, прижимая маленький комочек к себе.
Вместо приветствия Давид дарит цветы. Пионы чистого белого цвета. Где он их только достал?
Обводит взглядом палату, находит вазу и помещает туда букет пышных вкусных цветов. Как бы не перевернулась ваза от обилия цветков…
Давид молчит. Присаживается рядом весь такой красивый, статный, в рубашке. Давид подходил ответственно к каждому событию.
– Хорошо. Значит, Богдан, - коротко соглашается, - как ты себя чувствуешь, Аля?
Он не в настроении. Что-то случилось. Хотя глаза его горят жизнью при взгляде на родного племянника.
– Спасибо, хорошо.
– Как тебе врачи?
– Я зря переживала… - улыбка трогает мои губы.
Но его губы не двигаются. Тонкая линия, взгляд без эмоций. Сухие короткие новости:
– Я уже поговорил с врачами. Скоро мы вернемся домой.
– В Россию? – вскидываю взгляд.
Вот Вероника будет рада! Она, наверное, заждалась. Все грозится затискать своего племянника – именно так она его называет.
– Нет, пока обратно в квартиру. Дай мне его, Аля.
Поднимаю глаза, бросая на Давида взгляд исподлобья. Крепче прижимаю к себе Богдана. Пусть пока еще неофициально, но я уверена, что его будут звать именно так. Все двенадцать часов, что длились роды я думала только о том, что я дам ему имя. Сама.
– Дай мне его. Просто подержать в руках, - нетерпеливо протягивает руки.
При взгляде на Давида с племянником на руках я подумала о том, каким бы он был отцом. Вероятно, чрезмерно ответственным. Строгим. И ужасно дотошным. В хорошем смысле.
А вот каким бы отцом был Руднев?
И почему Артема мне легче назвать по фамилии, чем по имени? Всколыхнулся внезапный вопрос.
Я не видела его много месяцев, но этот человек, кардинально изменивший мою жизнь, постоянно напоминает мне о себе. Я даже не уверена, что он действительно мертв. После звонков, которые оглушали меня молчанием, после некоторых фраз Давида, сказанных словно самим Артемом, я начала сомневаться в собственной действительности. Давид часто проговаривался, но далее замолкал, давая понять, что разговор окончен.