Дом на Уотч-Хилл
Шрифт:
Узнав, что на следующий день деревенская повитуха споткнулась о метлу, ударилась головой об угол вручную вытесанного стола, который её муж подарил ей в день их свадьбы, и сломала шею, мать и дочь сделали то же, что делали все жители деревни, и принесли горюющему вдовцу свежеиспечённые буханки хлеба и заливное из бараньей ноги. Они бормотали истовые слова благодарности, когда отправлялись домой, к своему собственному благосостоянию, и больше не думали об этом.
Поскольку её мама вечно журила её за буйное воображение — фейри не резвились в журчащем ручье, сплетничая о ближних и дальних делах человеческих, а птички не пели о печалях или радостях грядущих сезонов (вопреки тому, что предсказания
Вплоть до той ночи, когда он пришёл вновь.
Часть III
В умиротворяющих, дурманящих затишьях между ужасными событиями я в поместье Кэмерон испытывала радости, каких никогда раньше не знала.
Например, простое удовлетворение оставаться на одном месте, зная, что принадлежу этому месту.
Я жаждала наслаждаться проживанием в Постоянном Доме, иметь возможность наблюдать, как череда сезонов год за годом разыгрывает свои бесконечные, постоянно меняющиеся проявления, смаковать богатые, пёстрые нюансы в одном и том же месте, с теми же лицами. Наслаждаться одними и теми же праздничными традициями с одной и той же компанией друзей, в жизни, которую не накрывали вечной тенью бегство, болезни, беспокойство и страх. Наряжать ёлку одними и теми же рождественскими украшениями (иметь рождественские украшения!) и устраивать ежегодную вечеринку для одних и тех же соседей.
Я долгое время верила, что близкое знакомство с чем-то одним гораздо более ценно, чем поверхностное знакомство со многим. Это придаёт чувство укоренённости, а оно бесценно.
В коридорах особняка Кэмерон, в городе Дивинити я нашла всё это и даже больше.
Только для того, чтобы всё это у меня отняли.
Глава 19
Я привыкла думать, что никогда не лгала себе. Возможно, в первые двадцать четыре года моей жизни так и было, потому что мне недоставало соответствующих эмоций, чтобы страдать от необходимости их избегать. Думаю, самообман порождается глубинными, тревожащими эмоциями, встреча с которыми для нас невыносима, поэтому мы рассказываем себе изменённую версию правды, чтобы отражение в зеркале наших сердец было более пристойным.
Я едва не убила свою лучшую подругу. Если бы я таила по отношению к ней хоть крупицу настоящей злобы, она была бы мертва.
Возможно, я убила мужчину в амбаре. Этот факт ещё не установлен. Я дважды искала знания в книге, ведущей повествование от двух лиц, и у меня не хватало умения отличить правду от лжи. Возможно, оба рассказчика имели скрытые мотивы. Мне как женщине, которая всю свою жизнь была ведома одним-единственным мотивом — сохранить жизнь моей матери или, по крайней мере, облегчить страдания — тревожно было обнаружить, что другие люди преследовали множество, на мой взгляд, эгоистичных целей, направленных исключительно на получение выгоды для себя. Даже у Эсте были эгоистичные цели: подчиняться наказам наших матерей, будучи моей лучшей подругой; любить меня, зная, что меня контролировали и мне лгали, и она тоже мне лгала или в самом мягком свете под давлением скрывала критически важную информацию. Как кто-то может жить с таким внутренним конфликтом?
А моя мать… лишь Бог знает, какие мотивы были у неё.
Чтобы выжить в этом странном новом мире с сильными эмоциями и смертоносной силой, я должна была начать мыслить, как все остальные, или я ни за что не увижу приближения следующей опасности. Или, что ещё хуже, сама стану опасностью. Стало быть, пришло время мыслить эгоистично и думать о самозащите.
Джоанна Грей вырастила меня непростительно наивной.
По каким-то причинам
У меня не было сомнений в том, что она любила меня. Это означает, что она искренне полагала, будто это единственный возможный вариант, который у неё имелся.
Что вызывало лишь один чёртов вопрос: чем таким я могла стать, если данная перспектива так её ужасала?
***
После того, как Эсте уехала, с большим количеством объятий и отнюдь не малым количеством слёз (она была права, исцелить её поверхностную, но весьма большую рану оказалось намного проще, чем учинить такое разрушение), я пошла во двор, чтобы наблюдать, впитывать и наказывать себя за свою беспечность, осознавая, что вопреки любви к моей лучшей подруге я теперь испытывала не менее глубинную настороженность в её адрес. Я не была уверена, что смогу скоро простить её за то, что много лет назад она не рассказала мне правду. Мне нужно было упорядочить слишком много эмоций, и в моём распоряжении имелись лишь несоразмерные для такой задачи инструменты.
Под угасающим светом луны я собрала пепельные останки животных в большую плетёную корзину, используя сачок для бассейна, чтобы выудить поджарившихся летучих мышей и сов (ни одна из них не была стигийским филином!) из некогда сверкающей воды, благодаря небеса за то, что я не натыкалась на скелеты телохранителей. Сила, которую я призвала, пришла такой стремительной и ожесточённой волной, что я понятия не имела, откуда она взялась.
Затем я какое-то время сидела на покрытых сажей камнях брусчатки, пока рассвет медленно начинал золотить обсидиановый горизонт за гаражом. Я надеялась, что будучи ночным существом и всё такое, Девлин может выйти, но возможно, он как тёплый вампир уже ушёл куда-то под землю. При условии, что тёплые вампиры, как и холодные, также избегали солнца и проводили дневные часы в подземных склепах. Если бы он появился, я бы засыпала его вопросами.
Боже, я жила в мире ведьм и вампиров, разрушенных кухонь и дворов, разумных книг и тел в амбарах, покушений на убийство и успешных убийств!
Какое-то время я прикладывала усилия — пока наблюдала, как солнце медленно распускает свои лучи в неизменно расширяющемся диапазоне золота, сменяющегося бледно-розовым, а затем голубым — убедить себя, что я сошла с ума, сломлена смертью матери, и ничего из этого не происходит. И что воистину, безумие будет предпочтительнее моей нынешней реальности.
Я взглянула на корзину скелетных останков рядом с собой и вздохнула.
Реально, всё слишком реально.
Внезапно корзину схватили с земли, и голос рядом со мной резко произнёс:
— Немедленно возвращайтесь в особняк и приведите себя в порядок, мисс Грей. Этот вопрос будет решён.
Я повернулась и уставилась на мистера Бальфура.
— Что вы здесь делаете?
— Каждая ве… — он оборвал себя с приглушённым ругательством, затем продолжил: — Каждая персона определённой масти в Дивинити почувствовала, что вы сделали, в тот же момент, когда вы это сделали. Я направился на холм в то же мгновение, как мисс Хантер поехала в аэропорт с Эвандером. О вашей… неумышленной промашке позаботятся. Вам не стоит беспокоиться об этом. Но я должен настоять, чтобы вы оставались внутри особняка и ничего не делали — и я говорю серьёзно, вообще ничего — до 00:01 вторника, когда вы прочтёте письмо Джунипер. Как по-вашему, быть может, вам удастся скоротать следующие сорок часов в безобидной манере?
— Это вы мне сказали пригласить сюда Эсте, — ответила я грубо.
— Однако я не говорил вам идти в клуб, и я также не говорил вам по необъяснимым причинам развязывать с ней войну или вымещать это на поместье в такой чрезвычайно заметной манере. А теперь идите в свою комнату!
Я моргнула, ошеломлённая.
— Вы только что сказали мне «идти в мою комнату»? — мне ни разу в жизни не говорили «идти в мою комнату». У меня не было отца, и я никогда не давала маме повода говорить так.