Дом на Уотч-Хилл

Монинг Карен Мари

Его ноздри раздувались.

— Фактически, Кэмероны — это светлый дом, среди самых светлейших в мире. И я вполне уверен, что ваша подруга, которую вы чуть не убили, должна была сказать вам об этом. Здесь не терпят зло. Не под моим присмотром.

— Вы в этом уверены.

— Совершенно.

— Пригласите меня, — приказала я.

— С вашего дозволения, — рявкнул он.

— Опустите все свои щиты, — потребовала я.

Он сделался неподвижным как камень.

— Этого я не могу и не стану сделать. Если вы неспособны прочесть моё сердце с такими щитами, которые я считаю необходимым

оставить, то вы не та и не то, чем я вас считаю. Гипотетически. Есть части моей жизни, которые вам никогда не будет дозволено рассматривать. Они никак с вами не связаны. В душе человека есть святилище приватности, на которое Джунипер никогда не посягала.

Я никогда не думала, что могу так сильно презирать слово «гипотетически». Я хотела свирепо разодрать его. Вот что сделала бы озлобленная Зо. Я никогда не буду такой женщиной. Я ровно встретилась с ним взглядом и погрузилась нежно, с чрезвычайной заботой, устремляясь к его сердцу, а не к его разуму.

Сердце его было сильным и истинным. Он любил свою жену безгранично и глубоко. Он любил свою дочь просто запредельно. Часть его сердца никогда больше не будет цельной с тех пор, как он потерял Эрин в пожаре. Было что-то… что-то ещё, что он тоже потерял, нечто забаррикадированное за непроницаемыми стенами.

Он заботился обо мне. Очень сильно, что я обнаружила с удивлением. Он боялся за меня, беспокоился за меня, хотел лишь лучшего для меня и от меня. Это самое близкое подобие отцовских эмоций, что я когда-либо чувствовала, и это едва не сокрушило меня.

— Но я всё испортила! — воскликнула я. — Как вы можете чувствовать такое ко мне? — будто я сияла, обладала великой ценностью, однажды сделаю много хорошего, и что я была безупречной кандидаткой, чтобы возглавить этот город и ковен.

— Гипотетически, — тихо сказал он с нотками усталого смирения, — у нас было мало вариантов. Сорок часов и семь минут. Это всё время, что вам нужно посидеть спокойно и тихо выживать, не навредив себе или кому-то ещё. Потом вы сможете открыть письмо Джунипер, а я смогу ответить на ваши вопросы. Мы присягнём вас, хотя я бы предпочёл подождать две недели и потратить это время на ваше обучение. Факел Кэмерон вновь вспыхнет ярко. Вы всегда будете в безопасности. Мы не допустим, чтобы вы были потеряны. Мы встанем за вами, соберёмся вокруг вас до тех пор, пока вы живы, будем делать всё, что в наших силах, чтобы вы прожили долгую и счастливую жизнь.

Его лицо смягчилось.

— Это наша вина, что всё приходится делать так. Мы не нашли вас своевременно. Вы не несёте на себе вины за случившееся. Отпустите это. Тьма, которой мы становимся — если мы становимся ей, если мы разрешаем себе стать ею — выходит наружу, потому что мы теряем веру в себя. Верить в худшее в себе легче, чем сталкиваться с тяготами битвы, необходимой, чтобы восстановить утраченную веру. Не ступайте на этот опасный, эмоциональный путь, мисс Грей. Все мы не лишены изъянов. Никого из нас не пощадили. Зацикленность на наших недостатках противоречит самой цели нашего существования и подрывает её. Если глядя внутрь себя, вы видите лишь плохое, вы лишаете себя возможности приносить хорошее в мир. Мисс Бин — это яркий, изувеченный пример такого и почти безнадёжный случай. Следите. За. Своими. Эмоциями. Отбросьте вину, которая вам

не принадлежит. Сидите на месте смирно. Вы почти дотерпели. А теперь, — твёрдо отчитал он меня, — уходите. Примите душ. Вы пахнете ужасно. Когда вы увидите этот двор в следующий раз, он будет в точности таким, каким был.

Я уставилась на него.

— Это возможно?

— В Дивинити, при верных обстоятельствах, с силой Кована, возможно всё, что угодно, — далее он быстро добавил: — Гипотетически, конечно же.

— Я думала, это называется «ковен».

— Гипотетически, ковен — это тринадцать ведьм. А Кован — это тринадцать семей Высококровных ведьм, в общей сложности 169. Это будет первый раз, когда Кован объединится за вашей спиной. Последнего раза никогда не будет. Конечно же, всё это…

— Знаю, — раздражённо пробормотала я. — Гипотетически.

Ни один из нас в этот момент не имел представления о том, как скоро его последнее утверждение подвергнется проверке.

***

В одной из множества коробок со всякой всячиной лежал набор для маникюра и педикюра с дюжиной оттенков изящного пастельного лака. Я усмехнулась, когда увидела его. Какой смысл делать маникюр на руках, которые каждый день трудились без устали, или педикюр на ногах, которые вечно обуты в удобную и практичную обувь?

Больше не усмехаясь, я выудила коробку, приняла душ, воспользовалась скрабом, побрила ноги, подольше подержала кондиционер на волосах, высушила их, затем села красить ногти на руках.

Получилось ужасно.

Как, чёрт возьми, женщинам с одной доминантной рукой удавалось это делать?

Мне потребовалось четыре попытки — накрасить и снять лак, накрасить и снять лак — но наконец-то обе мои руки и обе мои ноги щеголяли одинаковым жемчужно переливающимся светлым лаком, нанесённым относительно хорошо, ну или хотя бы больше не образующим корку на моей кутикуле.

Окей, я убила три часа. Ай да я. Теперь у меня оставалось тридцать семь часов и семь минут, на протяжении которых надо занимать себя такими обыденными мелочами, чтобы я не могла испытать даже проблеска сильных эмоций.

Слишком поздно. Сильная эмоция бурлила и кипела в моём животе, подогреваемая бесконечными вопросами. Кто я? От чего или от кого моя мать бежала на протяжении всех наших жизней? Кто мой отец, и как он вписывался во всю картину? Была ли я вообще Кэмерон? (На этом моменте я чуть не вскочила с кровати, чтобы отправиться обыскивать особняк сверху донизу в поисках генетического анализа, однако этот дом вмещал в себя множество взрывных томов, и с этой мыслью я с изрядным опасением покосилась на книги на полках, молясь, чтобы ни одна из них не слетела, чтобы сказать мне ещё что-то расстраивающее). Почему моя лучшая подруга никогда не рассказывала мне правду?

Шумно вздохнув, я вскочила с кровати, схватила свою суму и поискала там баночку, которую дала мне соседка во Франкфорте, Индиана, когда я сгорбилась на улице, рыдая. Миссис Хоторн, измученная мать четырёх детей, чей муж недавно оставил её — и чьи дети занимались всеми существующими видами спорта, что заставляло её постоянно то подвозить их туда, то забирать домой — обняла меня одной рукой, пока я плакала. Она вложила в мои дрожащие руки маленькую баночку, пока мы склонились друг к другу. Сказала, что иногда просто невозможно постоянно чувствовать все чувства, и это не слабость.