Дом с золотыми ставнями
Шрифт:
Задолго до света в ноздри стало тянуть едким дымком, а немного спустя, поднявшись на очередной лесистый гребень, мы заметили проблески нескольких больших костров. До них было около полумили – наискось по склону в сторону вершины долинки. Та сторона, на которой мы придержали коней – отлогая, заросшая редким сосняком и дикорастущими плодовыми деревьями; противоположная – двухсотфутовый каменный откос, за который кое-где цепляются кустарники. А у основания – невидимая в потемках пещера, одна из многих, изъязвивших широкий желтоватый пласт.
Когда рассвело, увидели: узкая длинная щель входа под землю
Ловцы пытались выкурить скрывшуюся добычу. Огромное кострище расположилось у самого темнеющего отверстия: это от него ветер наносил едкий дым. Поодаль, у ручья, дымились угли нескольких костров поменьше; около них Филомено насчитал тринадцать человек и всего восемь собак. Рядом паслись стреноженные кони.
Мы подождали на всякий случай, но больше никого не увидели. Филомено, спустившись ниже, за шалаши негритянского лагеря, разобрался в следах – тут он мог нас всех поучить. Вечером к тем, кто караулил выход, прибыло подкрепление.
Потом двое из них уехали назад, забрав с собою часть собак, – большая свора становилась обузой.
– Что же мы теперь будем делать? – спросил Энрике. – Их втрое больше, чем нас!
Сын неправильно посчитал силы – их было не тринадцать против четверых, а двадцать один. Сынок не знал, что значит натасканный на негра дог.
– Пошевелить мозгами надо, – проворчал Факундо. – Или ты думаешь, головы у нас, только чтобы носить шляпу?
– Может, дать по ним пару залпов? – спросил Филомено. – Испугаются и разбегутся.
– Могут и не разбежаться, – возразил Факундо. – Вот начнут вместо этого выяснять, кто стрелял, и придется уносить ноги.
А я сказала:
– Нам потом прятать следы двадцати человек и еще свои собственные. Если кто-то из них уйдет…
Энрике смотрел на меня с таким ужасом, что я не стала договаривать.
Главная беда состояла в том, что костры дымились на открытом месте, к которому на прицельный выстрел было не подобраться. А рассчитывать на помощь тех, кто сидел в пещере, не приходилось.
Значит, надо было попробовать неприятеля разделить.
– Как? – спросили меня все трое. Оказывается, я произнесла это вслух.
Если бы с нами был Серый, как встарь – мне бы об этом и думать не пришлось.
Собак можно было бы сразу не считать. Но Серого, закаленного в таких схватках, с нами не было, а был испуганный, необстрелянный белый мальчик… мог ли он служить заменой бойцу?
Тут-то у меня и мелькнуло в мозгу: ах! Может, и еще как, и перещеголяет молочного брата.
Когда я рассказала, в чем дело, Энрике побелел под густым загаром. А Гром только хмыкнул и положил руку ему на плечо:
– Сынок, вот случай показать, есть ли у тебя яйца!
Ну, ну, не ворчите, кто там любит говорить гладко. Он сказал именно то, что должен был сказать. Все было в этих словах: и подначка, и одобрение, и уверенность, и пожелание удачи.
Мы спустились вниз по течению ручья, отыскивая подходящее место. Нашли такое милях в полутора от пещер – долинка сужалась до семидесяти шагов, зажатая с одной стороны нагромождением глыб, сорвавшихся с откоса, с другой – пологим, густо заросшим увалом.
Филомено занял позицию в кустарнике, мы вдвоем не без удобств расположились в укрытии за камнями. Энрике ждал, когда мы закончим приготовления, –
– Давай! – сказала я ему.
Он по очереди выстрелил из двух своих пистолетов. Лошадь рванула, едва не сбросив седока. Мы тоже дали несколько выстрелов вразнобой и притихли.
То, что Энрике был перепуган, сыграло даже хорошую службу. Он должен был прискакать к негрерос, осаждающим пещеры, и назваться гостем из Гаваны на одном дальнем ранчо. Он так и сделал. Он сказал, что заблудился в лесу, поехав на прогулку с грумом-квартероном. Сказал, что здесь, недалеко, на них напали симарроны. Грума убили, а он пришпорил коня и рванул напролом. Он до смерти рад, что случайно встретил людей, потому что отчаялся выбраться. "Негры?" – "Видел троих". – "Еще были?" – "Кто их знает!" – "Далеко?" – "Какое, черт возьми, далеко, все слышали выстрелы так явственно: словно под ухом! Конечно, не могли уйти далеко! Седлайте, ребята, собак на сворки! Юноша, подскажите, где это было?
Ах, зарядить пистолеты? Разумеется, разумеется! Вы попали, сеньор, как раз к тем, к кому следует".
Мы наблюдали, как из-за поворота ущелья вышла кавалькада: восемь всадников и четыре собаки. Впереди ехал Энрике, хорошо заметный среди остальных в белой рубашке фламандского полотна.
Ехали осторожно, держа наготове ружья, осматривая окрестности. Не заметили ничего подозрительного. Неспешным шагом въехали в узкое место и там вдруг резко остановились, потому что собаки, взлаяв, кинулись разнюхивать переплетения наших следов.
На считанные секунды внимание всех было привлечено собаками. Для хорошего лучника этого достаточно. Знаете, что такое лук, бьющий с сорока шагов? Все кончилось в мгновение ока. Кто-то успел заорать, кто-то – выстрелить. Но палили не прицелившись, и никто не успел перезарядить. Семь коней беспокойно храпели под мертвыми всадниками. У восьмого по белоснежной рубашке расплывалось алое пятно.
Со стороны Филомено слышался шум: на него насели три собаки. Четвертая билась на камнях, пытаясь перегрызть прошедшую насквозь стрелу. Но я не боялась за Филомено и со всех ног бросилась туда, где Энрике покачивался в седле, зажимая ладонью кровоточащую рану, а между пальцами торчало длинное оперенное древко.
Это древко было липким от крови, и оперение намокло и окрасилось алым. Тетива была натянута с такой силой, что стрела пробила насквозь горло одного из испанцев, не застряв в нем, и на излете, изменив направление, сохранила силы для того, чтобы пробить реберные хрящи и войти в тело на глубину двухдюймового кованого наконечника, повредив какую-то жилу. Рана была не опасна, но кровотечения следовало остерегаться. Мы делали перевязку на скорую руку. Факундо сокрушенно приговаривал: "Ох, сынок, это ж я, старый дурак, тебя приголубил так…" Филомено подбирал стрелы; взял он и ту, что была вынута из тела брата. Времени терять было нельзя. Подхватив лошадей, мы убрались с этого места, и вскоре рассматривали расположение врага оттуда же, откуда наблюдали за кострами на рассвете. Неприятелей стало вдвое меньше, но подступы оставались так же трудны.