Дом старого барона
Шрифт:
Матильда кивнула, но затем покачала головой. Известие о гостях ее ошарашило чуть ли не больше, чем странные подарки, и она все еще думала, что с дедушкой что-то не так.
– И что мне придется делать?
– спросила она, стараясь говорить ровно и не выдать своих опасений.
– Слушаться меня, - старый барон загнул палец, - носить платье, не бегать с дикими криками по дому, говорить тихо, смотреть в пол, делать вид, что тебя не интересуют никакие дикие звери и никакая охота... Матильда! Ты меня слышишь?
– Может быть, мне лучше притвориться мальчиком?
– безнадежно спросила Матильда.
– Я не хочу красить
– Делать это нормально и очень пользительно, - проворчал барон, хотя на его лице читалось откровенное сомнение.
– На твоем месте я бы порадовался, Матильда.
– Неужели вы с бабушкой раскрашивали друг друга в белый цвет?
– Не совсем, - после долгих колебаний признался старый барон.
– Мы жили в иное время, радость моя. Да и не было у нас ничего с твоей бабушкой, кроме вше... вещей, что на себе. Когда я взял ее в жены, - пояснил он.
– А у тебя есть все, о чем только может мечтать девочка. Поэтому хочешь или не хочешь, а тебе придется сделать так, как я скажу.
– Могу ли я спросить вас, кто этот гость?
– Мой старый друг, - он потемнел лицом (это выражение Матильда помнила из книги и теперь удивилась тому, как оно точно подошло к деду).
– Я хочу, чтобы он видел, что у нас все хорошо, ясно?
– Но у нас все хорошо, дедушка.
– Хорошо должно быть как дОлжно, - отрезал барон, и Матильда заморгала, ошарашенная языковыми вывертами.
– Ладно, - кротко ответила она со вздохом.
– Я намажу себе лицо, и надену платье, когда его сошьют, и не буду повторять тех слов, которые вы говорите, когда ударяетесь, и не буду бегать, и кричать тоже.
– И не выходи никуда из дома.
Матильда нахмурилась, но все-таки выдавила из себя:
– Обещаю.
Барон фон Ринген довольно потрепал ее по голове, но на душе у Матильды было неспокойно. Когда дед засыпал в своей комнате, а слуги уходили к себе, она иногда выбиралась наружу, отодвинув засов - сначала, чтобы подышать свежим ночным воздухом и послушать звуки темного леса. В сумерках на тропы выходили звери, и Матильда могла различить след зайца от следа лисы по одному лишь запаху; как-то раз чутьем она нашла три входа в лисье логово, где недавно вывелись лисята. Мать-лиса встревоженно тявкала, пытаясь отвлечь незваную гостью от своих детей, игравших с голубем в глубине норы (кто бы только мог ответить, откуда она точно знала, что это был голубь), но Матильда не желала им вреда, и потому просто слушала, как они резвятся. Она знала, где живут ежи, где в роще вырыл нору барсук, где вьют свои гнезда жаворонки и куропатки, где охотятся совы летом и зимой, но по вечерам интересовало ее вовсе не это.
Она выходила на дорогу, петлявшую мимо старого кладбища чьей-то семьи, исчезнувшей с лица земли (это точно были не их родственники, как клялся дедушка), и шла к деревне, пока не показывался один-единственный огонек, горевший у кабака. Матильда останавливалась на краю леса и задерживала дыхание; ей казалось, что она и лес - единое целое. "Маленькая язычница", - называл ее дедушка, когда сердился. Разумеется, она знала наизусть и "Отче наш", и "Символ Веры", и несколько псалмов, но в домашнюю часовню заходила редко, а в большой церкви не была никогда. Дед и сам не был охотником проводить службу - он даже с горечью смеялся, что всегда хотел быть добрым католиком, но превратился в протестанта. Матильда понятия не имела, в чем была
Здесь, в темнеющей роще, она набиралась смелости, чтобы выйти к низеньким домам и постоять под окнами, затянутыми бычьим пузырем и слюдой. Людские разговоры будоражили ее воображение, и она искренне недоумевала их простолюдинским бедам, считая их глупыми и неважными, но все же не могла устоять от того, чтобы не слушать их. Единственное, чего она не выносила, были звуки, которые издавали влюбленные. Она вздыхали, глупо шутили, целовались и делали вещи, присущие только зверям, и Матильда чувствовала, будто ее обманули и оскорбили, когда внезапно слышала их, краснея до самых ушей. Это было глупо, и то, что они делали, было глупо, но что-то внутри ехидно подталкивало ее жадно впитывать происходящее, и она никак не могла справиться с собой.
Дом злой старухи, что осмелилась перечить и угрожать деду, стоял поодаль от прочих. Вначале Матильда собиралась устроить ей какую-нибудь каверзу в отместку, но потом подумала, что это будет недостойно баронессы. Месть должна была быть более изысканной и пугающей.
Вначале Матильда приходила к ее дому дважды, не в силах придумать, ничего путного, и во второй раз на том месте, где она стояла накануне, лежала старая, сбитая подкова. Она показалась Матильде недобрым знаком, вызовом от старухи, поэтому в следующий раз баронесса принесла ей обглоданные голубиные косточки из совиного гнезда. Подкову она выкинула в реку, чтобы вода унесла с собой зло, но, к своему удивлению, в следующий раз вновь нашла ее лежавшей на том же месте.
Постепенно это начало походить на безмолвную игру, где не было установленных правил, но каждый знал, что ему надо делать и чего ждать. Матильда исправно носила к старухиному дому кости разных животных и птиц, чтобы найти на следующий день заговоренное железо, старую монетку или даже огниво. Огниво она оставила себе, но все остальное без малейшего угрызения совести выкидывала. Интересно, знала ли старуха, кто приходит к ее дому, когда выходила на рассвете убрать кости? Принюхивалась ли она к следам, как это делала сама Матильда, повинуясь древнему шепоту в ее голове?
В луже у дома тревожно орали лягушки. Они неожиданно замолчали, как только Матильда подошла ближе, и прыснули врассыпную, чтобы завести свою песню из заболоченных кочек за кузницей. В траве, на привычном месте, лежало что-то длинное, переливчато блестевшее в свете луны, и Матильда опустилась на колени, смело протянув пальцы к непонятной вещице. Она внезапно мягко заструилась в темноте, и баронесса отпрыгнула назад, осознав, что чуть было не схватила змею. Страх перед этим гадким созданием подступил к горлу, Матильда коротко вскрикнула и быстро-быстро попятилась задом прочь, не сводя с твари глаз.
Неожиданно из темноты послышалось ржание, а вслед за ним - проклятие: похоже, лошадь сбросила всадника, и теперь он сиплым голосом приказал зажигать огни.
Огонь взвился совсем недалеко от нее, и Матильда припала к земле, оцепенев от неожиданности. Теперь она заметила, что в воздухе стоял горький запах постного масла и смолы.
– Есть здесь кто?
– послышался дрожащий голос. За ним кто-то утешительно бормотал, помогая всаднику подняться на ноги.
– Ловите лошадь, - приказал он непререкаемым голосом.
– Что-то испугало ее...