Дом Ветра
Шрифт:
Вечер прошел как сказка. Они много болтали, смеялись, и он не попытался ее даже поцеловать или обнять, как другие. С ним она ощущала себя самой собой: свободной, хрупкой и беззащитной, которую будут оберегать.
Этот мужчина привлекал внешне, забавлял его английский с французским акцентом. Его поразила ее безупречная французская речь. Нэлли была образованной особой, закончила университет, пошла получать магистра и собралась открыть психотерапевтическую консультацию. Она производила впечатление сильной и в то же время очень наивной девушки, ничего толком не знающей об изнанке жизни. Онора она заинтересовала, если он жениться на ней, то снизойдет
Неделю он не давал о себе знать, что заставило Нэлл волноваться. Может, она сказала что-то лишнее, и это было истолковано неверно, и теперь он решил не продолжать встреч? Ей никогда до этого не нравились мужчины, она думала, что фригидна до той пьянки, после поняла, что страсть бьет в ней ключом, что и она способна на сильные чувства. Нэлли собрала вещи, завтра начинались выходные, и она, наконец, сможет покататься на лошадях в Аллен-Холле. Доктор Кросс отпустил ее сегодня пораньше, сказав, что у него последняя посетительница, сеансы которой уже заканчиваются. Она вышла на улицу, решив прогуляться пешком.
— Мадмуазель Лейтон! — услышала она и прибавила шаг. Как он смеет сначала дать понять, что она нравится ему, а потом пропасть на неделю! — Подождите, Алеонор! — он все же догнал ее и схватил за локоть. — Стойте, хотите вместе поужинать?
— Простите, нет, — поджав губы, ответила она, стараясь не смотреть на мужчину. — Мне нужно ехать домой сегодня.
— Я вас отвезу, — в глазах стояла мольба, и девушка решила сжалиться.
— Хорошо, только ужин. Меня заберет мой брат, так что вы мне не нужны, — ах, да он и забыл, что у нее есть два старших брата.
Онор отвел ее в одно маленькое кафе во французском квартале. Он заказал для нее лягушачьих лапок, зеленый салат и тарелку сыров для вина. Напиток был недурным, отметила Элеонора, как и весь ужин. Онор смотрел как-то странно, и она корила себя за это. Ее омывала горячая волна, она таяла и не понимала себя, где ее железный контроль. Онор подлил ей вина в бокал, все продолжая просто смотреть и при этом ничего не говорить, да и она сама не решалась задать хоть один вопрос.
— Так ты психолог, — вдруг произнес Онор; это звучало как утверждение, а не как вопрос.
— А ты? — совсем тихо спросила Элеонора.
— Я — владелец виноградника во Франции, под Гавром, — Онор налил себе еще.
— Поэтому ты разбираешься в вине, — заметила она, и мужчина вздрогнул от взгляда ее холодных голубых глаз.
— Да, поэтому. Сколько тебе лет, Элеонора? — она хотела было ответить, что это наглый и неприличный вопрос, но сдержалась:
— Двадцать один, — он кивнул, — а тебе?
— Тридцать три, — она замолчала, обдумывая сказанное. Онор был старше даже Джорджа, она по сравнению с ним маленькая девочка. Но ведь у Энди с Шоном такая же разница... Но Шон был женат, а Онор?..
— Вы были женаты? — не выходя из раздумий, задала вопрос Нэлл.
— Нет, ни разу, — значит, это плохо: если он до стольких лет дожил и не был женат, то либо не способен жить в браке, либо никогда не любил и просто спал с женщинами. Нэлли нахмурилась. — А ты? Наверное, море женихов?
— Нет, не моря, их просто нет, — он накрыл ее прохладную ладонь своей.
— Как-то странно, у такой красавицы — и нет жениха, — она вспыхнула, как весеннее солнце. — Наверное, у тебя строгий отец.
— Мой отец либерал, и все об этом знают, — выпалили Элеонора. — Он же позволил моим братьям жениться по их выбору. Слушай,
И все же они стали встречаться. Онор решил не торопить ее и кормить нежностью и любовью маленькими порциями, давать это как лекарство — на неделю. Ему не нравился ее упертый характер, с которым ему было нелегко справиться. Элеонора не терпела никого давления, не позволяла явно и неявно управлять собой и что-либо решать за нее. Она не хотела знакомить его с родителями, как и знакомиться с его матерью, хотя на самом деле решила не поторапливать события. Даже сейчас, когда почти влюбилась, она была готова контролировать себя двадцать четыре часа в сутки. Такого ее суть. Она довела контроль Джорджины до совершенства, пытаясь включать первым мозг, а потом уже другие чувства. Именно этого и боялся Онор — ее прагматичности.
Нужно было сломить ее дух, научить думать плотью, а не разумом, тогда бы их отношения стали просто божественными. Но Нэлл была как напористая лошадь, которую нужно дрессировать медленно и терпеливо, чтобы получить желаемое. Когда он целовал ее, то терял голову, от желания сводило все внутри, кровь бешено стучала в висках, а она просто-напросто отталкивала, показывая телом и жестами, что совсем не этого хочет. Она могла попробовать курить и тут же бросить, могла понять вкус спиртного и тут же осознать, что не хочет этого, — так же было и с сексом: она поняла, что это такое, и решила, что вполне может без этого обходиться и что пока не пришло время.
В то лето ей нравилось узнавать другого человека, знакомить его с Лондоном, показывать, как прекрасен ее город, чтобы любить его вместе. Нэлли не нужны были ни Гавр, ни Париж. К чему сейчас кидаться в омут страсти с головой, а потом жалеть? «Всему свое время», — твердила она.
Пока она узнала, что Онор был храбр и неистов, что он — человек сильных страстей, которые пытается держать в темнице разума. Как психолог, Элеонора постоянно рассматривала его через призму полученных знаний, анализируя действия и поступки, открывая новые двери в душе мужчины, чувствуя, что часть из них закрыты на сто замков и только в далеком будущем она найдет ключи. Именно неизвестность тянула девушку. Она летела к нему, как мотылек, летела и ждала, что и он устремится навстречу, что все желания и чаяния направит в ее сторону. Но он не летел, он просто ее желал.
Теперь она поняла, почему так отчаянно сопротивлялась Флер ее брату. Флер хотела любви, а не постели. Она мечтала об обожании, а не простом стремлении обладать. Но поздно: она по уши влюбилась в загадочного француза, не заметив, как потеряла себя, как подавили ее разум и сломали гордую душу. Любовь не только облагораживает, она еще и калечит.
***
Октябрь 1955.
В Лондон пришла очередная осень, лишний раз напоминавшая, что годы безвозвратно уходят. Легкие туманы, как газовая вуаль, бережно укутали город в сизое полотно, готовя к зиме. Пестрые, как лоскутное одеяло, листья кружили по проспектам, ложась на тротуары плотной мокрой массой. Город стал каким-то серым, вместе со слякотью в жизнь подкрадывались сомнения, тревоги, отчаяние и грусть. Ветра шептали о будущем, этот шепот был чуть слышным, никто и не пытался к нему прислушаться, насторожиться, почувствовать приближение других времен.