Домби и сын

Диккенс Чарльз

Но Каркеръ смотрлъ на картину — это былъ портретъ Эдии — такъ, какъ будто бы она была живымъ существомъ. По его лицу пробжала злобная, язвительная насмшка, обращенмая, по-видимому, къ картин, но которая, на самомъ дл, имла предметомъ великаго челонка, стоявшаго съ невозмутимымъ спокойствіемъ подл него. Подали завтракъ. Приглашая м-ра Домби ссть на стулъ, стоявшій спиною къ портрету его жены, Каркеръ, по обыкновенію, занялъ мсто насупротивъ картины.

М-ръ Домби на этотъ разъ былъ даже серьезне обыкновеннаго и не говориль ни слова. Напрасно попугай, безъ умолку махавшій крыльями около золотого обруча въ роскошной клтк, покушался обратить на себя вниманіе: м-ръ Домби, погруженмый въ глубокія думы, неподвижно

и почти угрюмо смотрлъ черезъ накрахмаленный галстукъ, не отрывая глазъ оть столовой скатерти. Что же касается до Робина. стоявшаго за стуломъ, вс его способности и душевныя силы были обращены исключительно на его хозяина, и онъ даже едва ли подозрвалъ, что настоящій гость былъ тотъ великій джентльменъ, передъ которымъ въ своемъ дтств онъ стоялъ, какъ живой документъ цвтущаго здоровья кочегаровой семьи, и которому впослдствіи обязанъ былъ форменной курткой и кожаными панталонами.

— Позвольте спросить, — вдругъ началъ Каркеръ, подобострастно выставивъ голову, — какъ здоровье м-съ Домби?

М-ръ Домби покраснлъ.

— Благодарю, Каркеръ, — сказалъ онъ, — м-съ Домби совершенно здорова. Кстати, Каркеръ, вы обращаете мои мысли на разговоръ, который мн надобно имть съ вами.

— Можете насъ оставить, Робинъ, — сказалъ м-ръ Каркеръ ласковымъ тономъ.

Врный рабъ мгновенно исчезъ.

— Вы, конечно, не помните этого мальчишку?

— Нтъ, — отвчалъ м-ръ Домби съ величественнымъ равнодушіемъ.

— Разумется, гд вамъ помнить всякую сволочь. Впрочемъ, этотъ мальчуганъ изъ семьи, откуда была взята ваша кормилица. Можетъ быть, припомните, какъ еще въ ту пору вы великодушно озаботились насчетъ его воспитанія?

— Неужели это тотъ самый мальчикъ? Воспитаніе, кажется, не пошло ему въ прокъ.

— Да, я боюсь, что изъ него выйдетъ негодяй, — замтилъ Каркеръ, пожимая плечами. — Но дло видите ли въ чемъ: y него не было мста, и онъ слонялся, какъ ошельмованный, изъ угла въ уголъ. Потомъ, ужъ не знаю, самъ ли онъ выдумалъ, или, что, вроятне, мать нашептала ему въ уши, только онъ забралъ себ въ голову, что иметъ какое-то право на ваше покровительство, и поэтому началъ день и ночь шататься около вашего дома, чтобы пристать къ вамъ со своей просьбой. Мои сношенія съ вами, разумется, главнымъ образомъ, ограничиваются только торговыми длами, однако, по-временамъ я принимаю нкоторое участіе во всемъ, что…

— Каркеръ, — прервалъ Домби, — мн пріятно благодарить васъ, что вы не ограничиваете вашей…

— Службы, — подсказалъ улыбающійся собесдникъ.

— Нтъ, я хочу сказать — вашей любезной внимательности нашими конторскими длами, — замтилъ м-ръ Домби, обрадовавшійся случаю сказать прекрасный и лестный комплиментъ своей правой рук. — Наравн съ коммерціей васъ интересуютъ также мои чувства, желанія, надежды и самыя несчастія, какъ доказываетъ теперешній маловажный случай, о которомъ вы только что упомянули. Я очень вамъ обязанъ, Каркеръ.

М-ръ Каркеръ слегка наклонилъ голову и тихонько потеръ руками, какъ будто опасаясь боле нескромнымъ движеніемъ возмутить потокъ откровенности въ м-р Домби.

— Итакъ, — продолжалъ Домби посл нкотораго колебанія, — итакъ, я пользуюсь настоящимъ случаемъ начать разговоръ, для котораго, собственно, я пріхалъ сюда, на эту дачу. Предваряю, впрочемъ, что главныя основанія бесды вамъ небезызвстны, хотя, натурально, я буду теперь гораздо откровенне въ отношеніи къ вамъ, нежели до сихъ поръ…

— Удостоиться совершенной откровенности! — шепталъ Каркерь, скрестивъ на груди руки и повсивъ голову, — такое отличіе! такая почесть! могъ ли я воображать? Впрочемъ, такой человкъ, какъ вы, отлично понимаетъ, какъ будетъ оцнено его благоволеніе.

М-ръ Домби бросилъ величественный взглядъ, поправилъ галстукъ и, помолчавъ съ минуту, продолжалъ такимъ образомъ:

— Я

и м-съ Домби, сверхъ ожиданія, не соглашаемся въ разсужденіи нкоторыхъ пунктовъ, имющихъ большую важность по своей натур. Мы, кажется, еще не понимаемъ другъ друга. М-съ Домби должна пріобрсть нкоторую опытность, нкоторыя свднія, для нея необходимыя.

— М-съ Домби, безспорно, владетъ превосходными качествами души и тла, и, нтъ сомннія, она издавна должна была привыкнуть къ лестнымъ для нея похваламъ и комплиментамъ, — возразилъ сладкимъ языкомъ неусыпный стражъ всхъ движеній м-ра Домби, — но тамъ, гд долгъ и уваженіе неразрывно соединены съ нжными влеченіями сердца, тамъ, безъ сомннія, какое-нибудь мелкое недоразумніе легко можетъ быть отстранено двумя-тремя словами, сказанными во время и кстати.

Мысли м-ра Домби инстинктивно перенеслись на лицо, смотрвшее на него въ уборной его жены, когда повелительная рука протянута была къ дверямъ. Онъ живо представилъ себ уваженіе и долгъ, соединенный съ нжнйшими влеченіями сердца, и тутъ же почувствовалъ, что кровь прихлынула къ его голов.

— Не задолго передъ смертью м-съ Скьютонъ я и м-съ Домби имли нкоторое разсужденіе относительно моего неудовольствія, котораго сущность, въ общихъ чертахъ, вамъ уже извстна изъ того, что на вашихъ глазахъ произошло между м_н_о_й и м-съ Домби въ тотъ вечеръ, какъ вы находились въ нашемъ… въ м_о_е_м_ъ дом.

— О, помню, помню, — сказалъ улыбающійся Каркеръ, — я очень жаллъ, что сдлался тогда печальнымъ свидтелемъ… Такой человкъ, какъ я, очень натурально, долженъ гордиться довріемъ такой фамиліи, какъ ваша, хотя, признаться, сэръ, я не понимаю, что заставляетъ васъ выходить изъ предловъ вашего крута и удостаивать чрезмрной благосклонностью такихъ ничтожныхъ людей, какъ я… Само собой разумется, мн было очень пріятно, что вы представили меня м-съ Домби еще прежде, чмъ она возведена была на эту высокую ступень; но, повторяю еще разъ, я очень жаллъ, что сдлался предметомъ такого совершенно особеннаго, исключительнаго предпочтенія.

М-ръ Домби призадумался. Онъ ршительно не постигалъ, какъ можно по какому бы то ни было поводу принимать его благоволеніе и высокое покровительство съ грустнымъ чувствомъ сожалнія. Такая мысль была для него неразгаданнымъ нравственнымъ феноменомъ. Помолчавъ съ минуту, онъ величаво поднялъ голову и, проникнутый сознаніемъ своего достоинства, сказалъ довольно суровымъ тономъ:

— Объяснитесь, Каркеръ, — какъ я долженъ понимать васъ.

— О, да, я запуталъ свою мысль; извините, сэръ. Но дло, однако, вотъ въ чемъ: м-съ Домби, какъ, вроятно, вы замтили, никогда не удостоивала меня благосклоннаго вниманія… это, разумется, въ порядк вещей, и было бы смшно, если бы такой человкъ, какъ я, вздумалъ обижаться, что на него не обращаетъ вниманія знатная леди, притомъ леди, справедливо гордая блистательными талантами и своимъ высокимъ положеніемъ въ свт… но все-таки, или, лучше, именно потому-то мн и не хотлось бы навлечь на себя ея гнвъ; a я знаю, м-съ Домби не вдругъ проститъ мн мое невинное участіе въ тогдашнемъ вашемъ разговор. Вашимъ негодованіемъ шутить нечего, вы это должны помнить, a тутъ вдобавокъ, когда оно было выражено при третьемъ лиц…

— Каркеръ, — сказалъ м-ръ Домби горделивымъ тономъ, — я полагаю, что я, a не другой кто въ моемъ обществ — первое лицо.

— О, кто же осмлится въ этомъ сомнваться? — возразилъ Каркеръ съ нетерпніемъ человка, безусловно подтверждающаго неопровержимый фактъ.

— М-съ Домби, когда дло идетъ о насъ обоихъ, становится вторымъ лицомъ, я полагаю, — продолжалъ Домби. — Такъ ли?

— Такъ ли! — подхватилъ Каркеръ. — Вы, конечно, знаете лучше всхъ, что тутъ нечего спрашивать.

— Въ такомъ случа, надюсь, Каркеръ, вы не станете затрудняться въ выбор между гнвомъ м-съ Домби и моимъ совершеннымъ благоволеніемъ.