Домби и сын
Шрифт:
— Такъ это, конечно, — возразилъ Каркеръ, — я имлъ несчастіе заслужить гнвъ м-съ Домби. Она вамъ ничего не говорила объ этомъ?
— Мало ли, что она говорила и можетъ наговорить впередъ! — отвчалъ м-ръ Домби съ величественнымъ спокойствіемъ и холодностью, — я не чувствую никакого желанія припоминать или повторять мннія, несогласныя съ моимъ собственнымъ образомъ мыслей. Незадолго передъ этимъ, какъ вамь извстно, я старался ознакомить м-съ Домби съ извстными случаями домашней подчиненности, которые прямо касаются до нея. Мн не удалось убдить м-съ Домби, что она во всхъ этихъ отношеніяхъ должна перемнить свое поведеніе для ея же спокойствія
— Теперь, Каркеръ, — продолжалъ м-ръ Домби, — я не считаю нужнымъ откладывать своего намренія. Пусть безъ всякаго замедленія устроится дло такъ, какъ я этого хочу. Со мною шутить никто не долженъ. Пусть немедленно узнаетъ м-съ Домби, что моя воля для нея законъ, и что я не привыкъ ни по какому поводу длать исключенія изъ общаго правила моей жизни. На васъ, Каркеръ, возлагаю это порученіе и, надюсь, посл всего, что вамъ сказано, вы не будете отговариваться истиннымъ или мнимымъ гнвомъ м-съ Домби. Здсь, какъ и въ другихъ случаяхъ, ваша обязанность исполнить мою волю во всей точности.
— Приказывайте, — сказалъ Каркеръ, — и я повинуюсь.
— Да, я знаю, что мн стоитъ только приказать, и потому я приступаю къ длу. М-съ Домби, нтъ сомннія, принадлежитъ къ разряду женщинъ съ высокими талантами, и она даже вполн…
— Оправдываетъ вашъ выборъ, — подхватилъ улыбающійся Каркеръ.
— Да, если вамъ угодно употребить такой образъ выраженія, но я не понимаю, почему она не надлежащимъ образомъ цнитъ титулъ, которымъ ее удостоили. Есть въ м-съ Домби духъ сопротивленія, начало противорчія, которое должно быть ослаблено, потрясено, вырваио съ корнемъ, уничтожено. М-съ Домби, по-видимому, не хочетъ понять, что всякая мысль о противорчіи мн чудовищна и нелпа.
— О, мы это отлично понимаемъ! — возразилъ Каркеръ, улыбаясь наилюбезнйшимъ образомъ.
— Конечно, вы понимаете. Надюсь. Впрочемъ, хотя поведеніе м-съ Домби, къ великому изумленію, осталось неизмннымъ посл моего объясненія, однако, отдавая ей справедливость, я долженъ сказать, что мой выговоръ произвелъ на нее могущественное впечатлніе. И немудрено: я выразилъ свое неудовольствіе прямо, ршительно и съ такою строгостью, которая исключала всякую возможность сопротивленія.
Послднія слова Домби произнесъ съ необычайнымъ эффектомъ.
— Поэтому, Каркеръ, — продолжалъ онъ, — вы примете на себя трудъ объявить м-съ Домби отъ моего имени, что я рекомендую ея вниманію нашъ первый разговоръ, и крайне удивляюсь, отчего до сихъ поръ онъ не возымлъ ожидаемаго дйствія; что моя непремнная воля — измнить и установить ея поведеніе сообразно правиламъ, подробно изложеннымъ и объясненнымъ въ этомъ разговор; что я недоволенъ ея поведеніемъ; что я въ высокой степени негодую на ея поведеніе, и что, наконецъ, я буду поставленъ въ непріятную необходимость объявить ей черезъ васъ боле строгія и ршительныя опредленія, если она не обратится къ своему долгу и не будетъ во всемъ поступать сообразно моимъ желаніямъ, точно такъ же, какъ первая м-съ Домби, или какъ поступала бы всякая другая женщина на ея мст.
— Первая м-съ Домби жила очень счастливо! — сказалъ м-ръ Каркеръ, испустивъ глубокій вздохъ.
— Первая м-съ Домби была разсудительна и отличалась правильнымъ
— Какъ вы думаете, миссъ Домби похожа на свою мать? — спросилъ Каркеръ.
Въ одно мгновеніе измнилась вся физіономія м-ра Домби. Повренный агентъ вперилъ въ него свои глаза.
— Я имлъ неосторожность коснуться самой чувствительной струны вашего сердца, — сказалъ Каркеръ сокрушеннымъ тономъ раскаянія, который, какъ нельзя боле противорчилъ выраженію его орлинаго взора. — О, простите меня, сэръ! Въ жару усердія къ вашимъ выгодамъ я совсмъ забываю фамильныя отношенія. О, ради Бога, простите меня!
— Каркеръ, — началъ м-ръ Домби торопливымъ и значительно измненнымъ тономъ. Его губы поблднли и потупившіеся глаза безсознательно прыгали съ одной тарелки на другую. — Каркеръ, вы не имете нужды въ извиненіи. Ваши слова имютъ прямое отношеніе къ предмету настоящей бесды, и вы ошибаетесь, когда думаете, что пробудили во мн горестныя воспоминанія. Вамъ нечего оправдываться, Каркеръ, я не одобряю обращенія м-съ Домби съ моею дочерью.
— Извините, я не совсмъ васъ понимаю, — сказалъ Каркеръ.
— Такъ поймите же, что вы должны сдлать… то есть, что вы непремнно сдлаете отъ моего имени возраженіе м-съ Домби насчетъ этого пункта. Вы скажете м-съ Домби, что мн отнюдь не нравится ея романическая привязанность къ моей дочери; это, вроятно, уже замчено. Вроятно, толкуютъ, что отношенія м-съ Домби къ моей дочери рзко противорчатъ ея отношеніямъ ко мн самому. Поэтому вы скажете ей прямо и безъ обиняковъ, что я протестую противъ такого чудовищнаго безпорядка, и требую, чтобы она обратила все свое вниманіе на этотъ протестъ. Истинное ли чувство увлекаетъ м-съ Домби, или одинъ только капризъ, или просто духъ сопротивленія моей вол, — въ томъ или другомъ, или третьемъ случа скажите ей, что я протестую настоятельно и безъ всякаго ограниченія. Если ее увлекаетъ истинное чивство, тмъ скоре и ршительне должно быть измнено ея поведеніе, потому что она ни въ какомъ случа не можетъ быть полезна моей дочери. Въ моей жен могутъ, конечно, обнаруживаться избытокъ сентиментальности и нжнйшія привязанности разнаго рода; но пусть она обращаетъ эти наклонности на что ей угодно, только отнюдь не на мою дочь. Въ моемъ дом, еще разъ, я — первое лицо, и первая обязанность моей жены — безусловное подчиненіе моей вол.
М-ръ Домби говорилъ съ одушевленіемъ, и лицо его почти побагровло отъ сильнаго волненія, въ какомъ до этой поры даже Каркеръ никогда его не видалъ. Мало-по-малу, однако, онъ пришелъ въ обыкновенное положеніе и заключилъ свою рчь боле спокойнымъ, хотя не мене величественнымъ тономъ:
— Итакъ, м-ръ Каркеръ, вы примете на себя трудъ представить вниманію м-съ Домби этотъ важный пунктъ со всми подробностями, которыя къ нему могутъ относиться. Не забудьте, что онъ долженъ составить первую статью въ порученіи, на васъ возложенномъ.
М-ръ Каркеръ вышелъ изъ-за стола, поклонился и съ задумчивымъ видомъ остановился передъ каминомъ, опустивъ свой гладкій подбородокъ на бархатную руку. Въ его взор, обращенномъ на м-ра Домби, выражалось самое злобное, мефистофелевское лукавство и вмст сознаніе полнаго торжества надъ своимъ великимъ командиромъ. М-ръ Домби, между тмъ, снова принявъ величественную позу, изволилъ любоваться на заморскую птицу, которая для его удовольствія выбивалась изо всхъ силъ, гарцуя около своего большого обручальнаго кольца.