Домби и сын
Шрифт:
— Свднія? — повторила Герріэтъ.
— Что, если я отыскала человка, который знаетъ тайну вашего брата, знаетъ подробности его бгства, знаетъ, гд теперь скрываются онъ и его спутница? Что, если этотъ человкъ, по моему принужденію, объявилъ обо всемъ передъ его смертельнымъ врагомъ, который не проронилъ ни одного слова? Что, если я, наблюдая этого врага, видла, какъ лицо его, при этомъ открытіи, измнилось до того, что въ немъ едва остались признаки человческаго выраженія? Что, если я видла, какъ онъ, взбшенный до послдней степени, опрометью бросился впередъ, чтобы, не теряя ни минуты, пуститься въ погоню? Что, наконецъ, если я знаю, что онъ летитъ теперь во всю мочь и, быть можетъ, черезъ нсколько часовъ настигнетъ вашего брата?
— Отодвиньте
— Вотъ, что я сдлала! — продолжала женщина, не обращая вниманія на этотъ перерывъ. — Думаете ли вы, что я говорю правду? Врите ли вы мн?
— Врю. Отпустите мою руку!
— Еще минуту. Вы можете судить о сил моей мстительности, если она продолжалась такъ долго и довела меня до этого поступка.
— Ужасно, ужасно! — сказала Герріэтъ.
— Стало быть, если я, — продолжала Алиса хриплымъ голосомъ, — стою здсь спокойно передъ вами на колняхъ, прикасаясь къ вашей рук и не спуская глазъ съ вашего лица, то вы можете убдиться, что въ груди моей совершилась не совсмъ обыкновенная борьба. Я стыжусь самой себя, но принуждена сказать, что я раскаиваюсь. Презирая саму себя, я боролась съ собой весь день и всю прошлую ночь, но жалость безъ всякой причины прокралась въ мое сердце, и я хотла бы загладить, если можно, все, что сдлано мною. Я не желаю, чтобы они встртились теперь, когда его врагъ ослпленъ и взбшенъ свыше человческой мры. Если бы вы сами видли его въ прошлую ночь, вы лучше понимали бы опасность.
— Что же мн длать? какъ предупредить ее? — восклицала Геррізтъ.
— Всю прошлую ночь, безконечную ночь, мерещилось мн, a я не спала, что онъ умираетъ окровавленный. Цлый день я видла его подл себя, и мое сердце надорвалось отъ этихъ видній!
— Что мн длать? что мн длать? — повторяла Герріэтъ дрожащимъ голосомъ.
— Пусть напишутъ къ нему, пошлютъ или подутъ, не теряя ни минуты. Онъ въ Дижон. Знаете ли вы, гд этотъ городъ?
— Знаю.
— Извстите его, что онъ вовсе не понимаетъ человка, котораго онъ сдлалъ своимъ врагомъ, если надется спокойно встртиться съ нимъ. Скажите, что онъ въ дорог — я это знаю — и спшитъ изо всхъ силъ. Пусть онъ убирается куда-нибудь и какъ-нибудь, если еще не поздно; встрча грозитъ позоромъ и убійствомъ! Мсяцъ времени произведетъ огромную разницу въ чувствахъ его врага. Пусть только не встрчаются они теперь и чрезъ меня. Гд-нибудь, только бы не тамъ! Когда-нибудь, только бы не теперь! Пусть его врагъ настигнетъ и найдетъ его самъ собою, но не черезъ меня! Довольно и безъ того позорной тяжести на моей голов.
Каминный огонь пересталъ отражаться въ ея черныхъ, какъ смоль, волосахъ и пламенныхъ глазахъ; ея рука спустилась съ плеча Герріэтъ, и на мст, гд она стояла, не было больше никого и ничего.
Глава LIV
Бглецы
Время — одиннадцать часовъ ночи. Мсто — номеръ во французской гостиниц съ полдюжиною комнатъ: темный и холодный коридоръ, передняя, столовая, гостиная, спальня и еще уборная или будуаръ, миніатюрная и совершенно уединенная комнатка. Все это запирается съ главнаго подъзда парою огромныхъ дверей, но каждая комната снабжена еще двумя или тремя своими особенными дверями, удобнйшими средствами сообщенія съ остальною частью комнатъ или съ нкоторыми потаенными ходами въ стн, откуда, въ случа надобности, легко и удобно можно было спускаться, куда слдуетъ. Таинственные ходы — вещь самая обыкновенная и необходимая во французскихъ домахъ. Весь номеръ расположенъ въ первомъ этаж огромнаго отеля, вс четыре стороны котораго, украшенныя стройными рядамитоконъ, обращены на большой квадратный дворъ, испещренный множествомъ пристроекъ.
Въ комнатахъ вообще господствовало великолпіе, нсколько смягченное меланхолическимъ видомъ, но весьма достаточное, чтобы набросить на вс подробности яркій блескъ пышности и комфорта. Потолокъ и стны расписаны и раззолочены; полы выровнены, выглажены, вычищены,
Яркій свтъ, отражавшійся въ зеркалахъ и позолотахъ, ограничивался на этотъ разъ миніатюрною комнатою, назначенною для будуара. Изъ коридора, гд слабо горла тусклая лампада, она представлялась черезъ темную перспективу отворенныхъ дверей сіяющимъ драгоцннымъ изумрудомъ. Посреди этого сіянія сидла прекрасная женщина — Эдиь.
Она была одна. Тотъ же гордый вызовъ и та же гордая осанка во всей ея фигур, хотя щеки немного впали и глаза сдлались немного шире. Никакого стыда и никакого поздняго раскаянія на ея угрюмомъ чел. Величавая и повелительная, какъ всегда, она ни на что не обращала вниманія и сидла спокойно, опустивъ въ землю свои черные глаза.
Она кого-то ждала. Не было въ рукахъ ея ни книги, ни женской работы, и никакія занятія не сокращали для нея скучнаго времени. Зато мыслительная сила была въ полномъ ходу, и какое-то намреніе, казалось, проникало весь ея мозгъ. Ея губы дрожали, ноздри раздувались, и грудь отъ внутренняго напряженія подымалась высоко.
Такъ сидла и ожидала кого-то во французскомъ отел м-съ Эдиь Домби.
Ключъ въ наружной двери повернулся, и въ коридор послышались шаги. Эдиь вскочила и вскричала.
— Кто тамъ?
Два человка, отвчавшіе по-французски, вошли въ комнату съ подносами готовить ужинъ.
— Кто приказалъ?
— Monsieur, занявшій эти покои. Monsieur остановился здсь проздомъ, en route, только на одинъ часъ, и оставилъ для Madame письмо. Madame изволила получить?
— Да.
— Mille pardons, Madame, — продолжалъ лысый офиціантъ, съ широкой бородой, изъ сосдняго ресторана, — я былъ бы въ отчаяніи, если бы въ точности не исполнилъ данныхъ приказаній. Monsieur изволилъ сказать, чтобы ужинъ былъ приготовленъ къ этому часу, и я думаю, онъ предувдомилъ Madame o своихъ распоряженіяхъ въ этомъ письм. "Золотая голова" имла честь получить приказаніе чтобы ужинъ былъ отличный. Monsieur изволилъ усмотрть, что "Золотая голова" уметъ высоко цнить лестную довренность почтенныхъ господъ.
Эдиь не сказала ничего и задумчиво смотрла, какъ накрывали столъ для двухъ персонъ и ставили вина. Потомъ вдругъ она встала, взяла свчу, прошла спальню и гостиную, гд внимательно осмотрла вс двери, особенно одну, открытую на потаенный ходъ въ стн. Она выдернула ключъ, повсила его съ наружной стороны и воротилась на прежнее мсто.
Накрывъ столъ, лакеи (другой лакей былъ желчный коренастый малый въ сизой куртк, гладко выбритый и выстриженный, какъ овца), почтительно остановились y стны и ожидали приказаній. Лысый оффиціантъ спросилъ, скоро ли, думаетъ Madame, изволитъ пожаловать Monsieur?
Madame не могла сказать. Ей все равно.
— Какъ все равно? Mille pardons! ужинъ приготовленъ, и его надобно кушать сію же минуту, Monsieur (говорившій по-французски какъ Люциферъ, или какъ французъ, совершенно все равно) изволилъ съ большимъ жаромъ говорить о своей аккуратности. Ба! что за шумъ! Боже великій, Monsieur изволилъ пожаловать!
Дйствительно, въ эту минуту Monsieur, сопровождаемый другимъ лакеемъ, проходилъ черезъ амфиладу темныхъ комнатъ съ своими блистательными зубами. Войдя, наконецъ, въ это святилище свта и цвтовъ, Monsieur обнялъ Madame и заговорилъ съ нею по-французски, какъ съ своею очаровательною женою.