Домохозяйка
Шрифт:
Эндрю смотрит на кучу одежды и между его бровями залегает складка.
— Нина…
— Я звоню в полицию. — Нина вынимает из сумочки телефон. — Бог знает, что еще она у нас украла, верно, Энди?
— Нина. — Он поднимает глаза от груды платьев. — Милли не крала эту одежду. Я помню, как ты сама опорожнила свой шкаф. Ты сложила все это в мешок для отходов и сказала, что отдашь его на благотворительность. — Он поднимает крохотное белое платье. — Ты уже много лет не можешь поместиться ни в одно из этих платьев.
Невероятно
— Что-что? Ты хочешь сказать, что я слишком толстая?
Он пропускает ее реплику мимо ушей.
— Я хочу сказать, что она ничего не крала. Зачем ты так поступаешь с Милли?
У Нины отвисает челюсть.
— Энди…
Эндрю смотрит на меня.
— Милли. — Его голос звучит нежно, когда он произносит мое имя. — Ты не могла бы подняться наверх и оставить нас вдвоем? Нам с Ниной надо поговорить.
— Да, конечно, — соглашаюсь я. С радостью.
Оба супруга стоят в молчании, пока я поднимаюсь по ступенькам на второй этаж. Достигнув верха, я направляюсь к двери на чердак и открываю ее. Одно мгновение стою, раздумывая, что делать дальше. А затем закрываю дверь, не проходя в нее.
Тихо, на цыпочках, подбираюсь обратно к верхней площадке лестницы и останавливаюсь на самом краю коридора. Я не вижу ни Эндрю, ни Нину, но слышу их голоса. Подслушивать нехорошо, но я ничего не могу с собой поделать — разговор-то обо мне пойдет. Нина начнет сыпать своими нелепыми обвинениями.
Надеюсь, Эндрю продолжит защищать меня, хотя я и ушла из комнаты. Неужели жена убедит его, что я украла ее платья? Я же как-никак осужденная преступница. Ты совершаешь одну-единственную ошибку в жизни, и больше никто тебе никогда не поверит.
— …не брала эти платья, — слышу я голос Эндрю. — Я знаю, что не брала.
— Так ты что — на ее стороне? — вопит Нина в ответ. — А должен быть на моей! Девица побывала в тюрьме. Таким, как она, доверять нельзя. Она лгунья и воровка и заслуживает того, чтобы отправиться обратно в тюрьму!
— Как ты можешь так говорить?! Милли вела себя образцово. Она чудесная!
— Ну еще бы, для тебя, конечно, чудесная!
— Когда ты стала такой жестокой, Нина? — Его голос дрожит. — Ты сильно изменилась. Ты стала совсем другим человеком.
— Все люди меняются, — парирует она.
— Нет. — Он говорит так тихо, что мне приходится напрягать слух, чтобы расслышать его сквозь стук дождевых капель. — Не так, как ты. Я больше тебя не узнаю. Ты не тот человек, которого я полюбил.
Следует долгое молчание, прерванное раскатом грома, таким оглушительным, что дом сотрясается до самого фундамента. Как только он стихает, я слышу следующую реплику Нины, громкую и отчетливую:
— Что ты хочешь этим сказать, Энди?
— Я говорю… что больше не люблю тебя, Нина. Я считаю, нам надо развестись.
— Как так больше
— Мне очень жаль. Я пустил все на самотек, жил как живется и даже не понимал, насколько стал несчастен.
Нина долгое время молчит, проникаясь смыслом сказанного.
— Это как-то связано с Милли?
Я задерживаю дыхание, чтобы услышать ответ Эндрю. В ту ночь в Нью-Йорке между нами кое-что произошло, но я не стану тешить себя надеждой, что он бросит Нину ради меня.
— Дело не в Милли, — наконец произносит он.
— Да ладно? Значит, ты будешь врать мне в лицо, прикидываясь, что между вами ничего не было?
Черт. Она знает. Или, во всяком случае, думает, что знает.
— У меня есть чувства к Милли, — говорит он так тихо, что я уверена, будто эти слова мне только послышались. Этот богатый, красивый, женатый мужчина испытывает ко мне нежные чувства? Как это может быть?
— Но дело не в них, — продолжает он. — Дело в нас с тобой. Я больше тебя не люблю.
— Не пори чушь! — Голос Нины срывается на визг, такой высокий, что скоро ее вопли смогут услышать только собаки. — Ты бросаешь меня ради служанки? В жизни не слышала ничего более смехотворного! Это же стыд и срам. И ты опустишься так низко, Эндрю?
— Нина, — твердо произносит он. — Мне жаль, но все кончено.
— Тебе жаль? — Еще один раскат грома, от которого трясутся доски пола. — О, ты еще не знаешь, что такое жаль по-настоящему…
Пауза.
— Прошу прощения? — говорит Эндрю.
— Если ты попытаешься развестись, — рычит она, — я тебя уничтожу в суде. Уж я позабочусь, чтобы ты остался без гроша за душой и без крыши над головой.
— Без крыши над головой? Это мой дом, Нина. Я купил его еще до того, как мы познакомились. Я лишь позволяю тебе жить здесь. Мы подписали брачный договор, если помнишь, и как только мы разведемся, дом переходит в полное мое распоряжение. — Он снова делает паузу. — А сейчас я хочу, чтобы ты ушла.
Я отваживаюсь выглянуть из-за лестницы. Если присесть на корточки, то можно увидеть Нину, стоящую посреди гостиной.
Ее лицо бледно, рот открывается и закрывается, как у рыбы.
— Ты это не серьезно, Энди, — выпаливает она.
— Очень даже серьезно.
— Но… — Она сжимает ладонью грудь. — А как же Сеси?
— Сеси — твоя дочь. Ты так и не разрешила мне удочерить ее.
Судя по звуку, Нина цедит сквозь стиснутые зубы:
— Ах вот оно что. Это потому, что я не могу больше родить. Ты хочешь женщину помоложе, которая родила бы тебе ребенка. Я тебя больше не устраиваю.
— Дело совсем не в этом, — повторяет он. Хотя в каком-то смысле, возможно, дело именно в этом. Эндрю и правда хочет собственного ребенка, а с Ниной он его иметь не может.