Домохозяйка
Шрифт:
Ее щеки пылают, под мышками темнеют пятна пота, светлые кудри с до сих пор не обесцвеченными корнями торчат во все стороны, на правом глазу тушь затекла в уголок и сидит там неопрятным комком. И что Эндрю находит в этой женщине?
— Не занесешь мои пакеты наверх, Милли? — Она плюхается на роскошный кожаный диван и вынимает телефон. — Спасибо большое.
Я поднимаю один из пакетов и… срань господня, какой он тяжелый! В каком магазине она затоварилась? Может, в том, где торгуют оборудованием для тяжелой атлетики? Придется сходить
— Тяжеловатые, — комментирую я.
— Да ну? — смеется она. — Вот уж не думаю. Может, пора тебе начать ходить в спортзал, Милли? Рыхленькая становишься.
Мои щеки вспыхивают. Это я-то рыхлая? У самой Нины, как кажется, отсутствуют все мышцы. Она никогда не ходит на тренировки, насколько мне известно. Не могу припомнить, чтобы хоть раз видела ее в кроссовках.
Я медленно и мучительно тащу наверх два пакета, и в это время Нина окликает меня:
— О, а кстати, Милли…
Стискиваю зубы.
— Да?
Нина поворачивается на диване, чтобы смотреть прямо на меня.
— Вчера вечером я звонила по домашней линии. Почему мне никто не ответил?
Я застываю на месте. Руки дрожат под тяжестью пакетов.
— Что?
— Я звонила на домашний телефон вчера, — повторяет она, на этот раз медленнее. — Примерно в одиннадцать. Отвечать на телефон — одна из твоих обязанностей. Но ни ты, ни Эндрю не взяли трубку.
— Гм… — Я ставлю пакеты на ступеньку и потираю подбородок, как будто стараюсь припомнить. — Я, наверное, уже спала, а звонок у телефона не слишком громкий, на чердаке не слышно, я и не проснулась. А Эндрю, может, в этот момент куда-то выходил?
Она выгибает бровь:
— Эндрю куда-то выходил в одиннадцать вечера в воскресенье? Куда и с кем?
Я пожимаю плечами.
— Понятия не имею. Ты не пробовала звонить на его мобильный?
Знаю, что не пробовала. В одиннадцать мы с Эндрю были в одной постели.
— Не пробовала, — отвечает Нина, но в дальнейшие подробности не вдается.
Я прокашливаюсь.
— Я в этот момент спала у себя. Понятия не имею, чем он занимался.
— Гм-м. — Ее бледно-голубые глаза, неотрывно глядящие на меня из глубины гостиной, темнеют. — Возможно, ты права. Спрошу-ка я у него.
Я киваю с облегчением — Нина прекращает допрос. Она же не знает, что произошло. Не знает, что мы вместе отправились в город, посмотрели мюзикл, на который она должна была пойти с мужем, а потом провели ночь в отеле. Один Господь знает, что бы она со мной сделала, если бы узнала.
Но она же не знает!
Я вновь подхватываю пакеты, тащу дальше вверх по лестнице, затем водворяю их в хозяйской спальне. Растираю руки, занемевшие во время этого путешествия. Мой взгляд притягивает к себе хозяйская ванная, которую я убрала сегодня утром — впрочем, поскольку Нины дома не было, она и без того была непривычно опрятной. Проскальзываю внутрь. В комнате, равной по размеру моей каморке на чердаке, стоит большая
Нахмурившись, смотрю внутрь ванны и воображаю события, случившиеся много лет назад. Маленькая Сесилия лежит в ванне, медленно заполняющейся водой. А потом Нина хватает ее и заталкивает под воду, наблюдая, как кроха задыхается…
Я закрываю глаза и отворачиваюсь от ванны. Не могу думать об этом. Но не могу и забыть, насколько Нина эмоционально нестабильна. Нельзя, чтобы она узнала о нас с Эндрю. Это уничтожит ее. А после этого она уничтожит меня.
Поэтому я вынимаю из кармана телефон и отправляю Эндрю записку:
Предупреждаю: вчера вечером Нина звонила по домашнему телефону.
Он поймет, что надо делать. Он всегда все понимает.
30
Без Сесилии в доме тишина и покой.
Хотя девочка большую часть времени проводит в своей комнате, вокруг нее словно концентрируется некая энергия. А нет ее — и на усадьбу Уинчестеров опускается мир. К моему удивлению, Нина даже вроде как повеселела. Благодарение Богу, она не стала докапываться до сути в деле с телефонным звонком в пустой дом.
Мы с Эндрю тщательно избегаем друг друга, что весьма трудно сделать, живя в одном доме. Проходя мимо друг друга, мы старательно отводим глаза. Надеюсь, наши чувства как-то успокоятся, ибо я не хочу терять работу. Хватит и того печального факта, что я не могу завести отношения с первым за десять лет мужчиной, который мне по-настоящему понравился.
Сегодня вечером я тороплюсь — надо приготовить ужин и накрыть на стол до того, как Эндрю вернется с работы. Но относя в столовую стаканы с водой, я натыкаюсь прямо него. В буквальном смысле. Один стакан выскальзывает из моей руки, падает и разбивается.
— Проклятье! — вскрикиваю я.
Осмеливаюсь бросить взгляд на своего хозяина. В своем темно-синем костюме с подходящего цвета галстуком он выглядит сногсшибательно. Весь день Эндрю провел на работе, и на подбородке у него едва пробивается щетина, что делает его еще более сексуальным. Наши глаза встречаются на долю секунды, и я против собственной воли ощущаю влечение к этому человеку. Его глаза расширяются — я уверена, он ощущает то же самое.
— Я помогу тебе навести порядок, — произносит он.
— Не надо, я сама.
Но он настаивает. Я собираю веником самые большие осколки на совок, который держит Эндрю, после чего он относит их на кухню в мусорное ведро. Нина никогда не стала бы помогать мне, но ее муж совсем другой. Он забирает у меня веник, и в эту секунду его ладонь задевает мои пальцы. Наши глаза встречаются вновь, и на этот раз мы не можем игнорировать полыхающий в них огонь. Невозможность быть с этим человеком причиняет мне физические мучения.
— Милли… — хрипло шепчет он.