Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Де Сервантес Сааведра Мигель

Глава III

Донъ-Кихотъ крпко задумался, въ ожиданіи прихода Караско. Онъ никакъ не могъ ожидать, чтобы исторія его подвиговъ была обнародована въ то время, когда мечь рыцаря еще дымился кровью его враговъ. И онъ вообразилъ себ, что вдохновенный своимъ даромъ, исторію его написалъ какой-нибудь волшебникъ, другъ или недругъ его: другъ: съ цлію возвеличить и вознести его превыше всхъ рыцарей міра; недругъ — съ цлію омрачить его славу и низвести его ниже послдняго оруженосца. «Я, однако, не припомню», говорилъ онъ самъ себ, «чтобы кто-нибудь писалъ исторію оруженосцевъ, и если правда, что исторія моя напечатана, то, какъ исторія странствующаго

рыцаря, она должна быть благородна, возвышенна и правдоподобна». Вспомнивъ однако, что историкъ его мавръ, какъ показывало слово сидъ, а потому отъ него, какъ отъ мавра, трудно ожидать правды; онъ началъ бояться, чтобы мавританскій писатель не представилъ съ неприличной стороны любви рыцаря въ Дульцине, и тмъ не омрачилъ бы ея незапятнанной славы. Не смотря на то, онъ былъ увренъ, что авторъ воздастъ должную хвалу рдкому постоянству и безграничной преданности своего героя избранной имъ дам, отвергшаго изъ-за нее столько царственныхъ женщинъ, чтобы не омрачить ни одною тнью врности клятвъ, данныхъ имъ Дульцине.

Приходъ Караско и Санчо оторвалъ Донъ-Кихота отъ этихъ мечтаній, и рыцарь, какъ бы внезапно пробужденный отъ глубокаго сна, встртилъ своего гостя и принялъ его съ нелицепріятнымъ радушіемъ.

Не смотря на свое имя, Самсонъ Караско былъ человкъ лтъ двадцати пяти: блдный, низкій, худой, умный и большой насмшникъ. Круглое лицо, большой ротъ и вздернутый носъ сразу показывали въ немъ человка, не считавшаго особеннымъ грхомъ посмяться на чужой счетъ. Войдя въ Донъ-Кихоту, онъ кинулся предъ нимъ на колна, прося у него позволенія облобызать его руки. «Синьоръ», сказалъ онъ ему: «клянусь этимъ платьемъ святаго Петра — хотя я и не вознесся еще надъ четырьмя первыми учеными степенями — вы славнйшій изъ всхъ прошедшихъ, настоящихъ и будущихъ рыцарей; и да благословится имя Сидъ-Гамедъ Бененгели, пріявшаго на себя трудъ написать ваши несравненные подвиги; да благословится десять разъ имя того, это перевелъ эту исторію съ арабскаго языка на кастильскій и тмъ доставилъ намъ возможность насладиться чтеніемъ одной изъ самыхъ увлекательныхъ книгъ».

Приподнявъ Караско, Донъ-Кихотъ спросилъ его: «скажите, неужели, въ самомъ дл исторія моихъ длъ уже написана и притомъ мавританскимъ историкомъ»?

— Да, отвчалъ Караско, не только написано, но и отпечатана уже боле чмъ въ двнадцати тысячахъ экземплярахъ въ Лиссабон, Валенсіи, Барселон, говорятъ будто ее печатаютъ даже въ Анвер, и я нисколько не сомнваюсь, что нкогда ее станутъ всюду печатать и переведутъ на вс языки.

— Ничто не можетъ боле обрадовать каждаго благороднаго человка, сказалъ Донъ-Кихотъ, какъ видть еще при жизни напечатанною исторію своихъ длъ, видть себя при жизни окруженнымъ общимъ уваженіемъ и ореоловъ незапятнанной славы.

— О, что до славы, отвтилъ бакалавръ, то, въ этомъ отношеніи, вы недосягаемо вознеслись надъ всми странствующими рыцарями въ мір, потому что мавританскій историкъ на своемъ, а христіанскій за своемъ язык старались обрисовать характеръ вашъ въ самомъ ослпительномъ блеск, выказавъ съ самой возвышенной стороны вашу неустрашимость въ опасностяхъ, твердость въ превратностяхъ жизни, терпніе въ перенесеніи ранъ, и наконецъ платоническую любовь вашу къ донн Дульцине Тобозежой.

— А! воскликнулъ Санчо. Я, правду сказать, не слыхалъ до сихъ поръ, чтобы госпожа Дульцинея называлась донной; она просто Дульцинея, безъ всякихъ доннъ; и вотъ вамъ первая ошибка въ вашей исторіи.

— Это дло не важное, возразилъ бакалавръ.

— Конечно, не важное, подтвердилъ Донъ-Кихотъ. Но скажите, пожалуйста, продолжалъ онъ, обращаясь къ бакалавру,

какіе изъ моихъ подвиговъ въ особенности прославлены?

— Въ этомъ отношеніи мннія расходятся, отвчалъ Караско. Одни превозносятъ битву вашу съ втряными мельницами, другимъ боле понравилось приключеніе съ сукновальнями; третьи — въ восторг отъ вашей встрчи съ двумя великими арміями, оказавшимися стадами барановъ, четвертымъ понравилось, въ особенности, приключеніе съ мертвецомъ, везомымъ въ Сеговію. Многіе, наконецъ, восхищены приключеніемъ съ освобожденными вами каторжниками, но самое большее число читателей говоритъ, что битва съ Бисвайцемъ затмваетъ вс остальные ваши подвиги.

— Описана ли въ этой исторіи, спросилъ Санчо, встрча наша съ ангуезскими погонщиками, когда чортъ дернулъ Россинанта искать полдень въ четырнадцатомъ часу.

— Въ ней описано ршительно все, и при томъ съ малйшими подробностями, отвчалъ бакалавръ. Авторъ не забылъ ничего, даже кувырканій Санчо на одял.

— Не на одял, а въ воздух — пробормоталъ Санчо.

— Что длать? замтилъ Донъ-Кихотъ; нтъ исторіи, въ которой бы не было своего высокаго и низкаго; это особенно примнимо къ исторіямъ странствующихъ рыцарей, ихъ не всегда приходится наполнять одними счастливыми событіями.

— Правда ваша, такая правда, отвтилъ Караско, что многіе находятъ даже лучшимъ, еслибъ авторъ умолчалъ о нкоторыхъ палочныхъ ударахъ, такъ щедро сыпавшихся на рыцаря Донъ-Кихота во многихъ встрчахъ.

— Они, однако, нисколько не вымышлены, замтилъ Санчо.

— Тмъ не мене о нихъ, дйствительно, лучше было бы умолчать. сказалъ Донъ-Кихотъ. Къ чему говорить о томъ, что нисколько не можетъ возвысить достоинства и интереса разсказа, и что унижаетъ при томъ избраннаго авторомъ героя. Неужели, въ самомъ дл, Эней былъ такъ набоженъ, какъ говоритъ Виргилій, а Улиссъ такъ мудръ, какъ повствуетъ Гомеръ?

— Но, позвольте вамъ замтить, что между поэтомъ и историкомъ существуетъ нкоторая разница, сказалъ бакалавръ. Поэтъ рисуетъ событія не такъ, какъ он были, а какъ должны бы быть; историкъ же — рабъ событія, онъ не сметъ ничего вычеркнуть въ немъ и ничего добавить къ нему.

— Чортъ возьми! воскликнулъ Санчо, да если этотъ мавръ не вретъ, то говоря о палочныхъ ударахъ, выпавшихъ на долю моего господина, онъ, вроятно, не молчитъ и о тхъ, которые выпали на мою — потому что палка никогда не касалась плечь моего господина иначе, какъ касаясь въ то же время меня въ полномъ моемъ состав. Это, впрочемъ, нисколько не удивительно; при страданіи головы, страдаютъ вс члены, говоритъ господинъ Донъ-Кихотъ.

— Какъ ты злопамятенъ, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; ты никогда не забываешь того, что хочешь помнить.

— Да могу ли я позабыть эти удары, когда слды ихъ еще свжи на моихъ бокахъ, — отвтилъ Санчо.

— Молчи и не перебивай господина бакалавра, пусть онъ передастъ все, что говорится обо мн въ моей исторіи.

— Я тоже хотлъ бы узнать все, что говорится въ ней обо мн, добавилъ Санчо, потому что я играю въ ней, какъ слышно, не послднюю ролю.

— Роль, а не ролю, перебилъ Караско.

— Вотъ нашелся новый поправчикъ, воскликнулъ Санчо. Да если мы этакъ будемъ продолжать, такъ врно ничего не узнаемъ при жизни.

— Да отступится отъ меня Богъ, отвчалъ бакалавръ, если Санчо не второе лицо въ исторіи Донъ-Кихота, и даже существуютъ люди, предпочитающіе оруженосца рыцарю. Говорятъ только, что Санчо очень легковрно принялъ за чистую монету островъ, общанный ему его господиномъ.

— За горою есть еще солнце, сказалъ Донъ-Кихотъ, и Санчо съ лтами станетъ опытне и способне управлять островомъ.