Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)
Шрифт:
— Санчо! будь осторожне. Смотри, чтобы слова твои не погубили нашей дочери. Длай, что хочешь, но я никогда не соглашусь видть Саншэту графиней. Ты знаешь, я всегда любила равныхъ себ, и не выкосила спси и высокомрія. При крещеніи меня назвали Терезой, отецъ мой звался Каскаіо: но тамъ гд тронъ, тамъ и законъ, я довольна моимъ именемъ, и не хочу удлинять его изъ страха, чтобы, сдлавшись черезъ чуръ длиннымъ, оно не затронуло чужихъ языковъ. Неужели ты думаешь они поцеремонятся сказать: погляди-ка, какъ подняла носъ эта жена свинопаса. Еще вчера она сидла за прялкой, и чуть не въ одной юбк тащилась къ обдн, а теперь, сударыня изволитъ щеголять въ бархат и шелкахъ. Если Господь оставитъ при мн моихъ пять или шесть, словомъ, столько чувствъ, сколько у меня ихъ теперь, то видитъ Богъ, я не доставлю нашимъ сосдямъ удовольствія острить языки на мой счетъ. Длайся ты себ губернаторомъ, президентомъ, словомъ, чмъ хочешь; но что
— Жена! самъ чортъ должно быть сидитъ въ теб, воскликнулъ Санчо, иначе не наговорила бы ты столько чепухи. Скажи на милость, что общаго имютъ мои слова съ Каскаіо, бархатомъ и президентами? Безтолковая баба! Безтолковая, потому что ты не слушаешь разсудка и отъ счастія своего бжишь, какъ отъ чумы. Еслибъ я настаивалъ на томъ, чтобы дочь моя, торчмя головой, кинулась съ башни, или отправилась таскаться по свту, какъ инфанта дона-Урака, ну, тогда, ты вправ была бы не слушать меня; но если я въ три шага и одинъ прыжокъ надюсь сдлать столько, что заставлю называть Саншэту сударыней; если я хочу видть ее, сидящею не на солом, а подъ балдахиномъ, на большемъ числ бархатныхъ подушекъ, чмъ сколько альмогадовъ въ Марок, что же, въ этомъ случа, заставляетъ тебя перечить мн?
— Что? знаешь ты кажется эту пословицу нашу: кто закрываетъ тебя, тотъ тебя открываетъ. На бдняка кидается взоръ мимоходомъ, но на богач онъ останавливается надолго, и если богачъ былъ когда-то бденъ, то о немъ не перестаютъ говорить, судить и, что хуже всего, пересуды эти стоитъ только начать, чтобы никогда не кончить; сплетники, дло извстное, роятся на улицахъ какъ пчелы.
— Бдняжка! проговорилъ Санчо. Слушай-ка жена, продолжалъ онъ, что я скажу теб, а скажу я теб такое, чего ты отродясь еще не слыхивала, и что вышло не изъ моей башки, замть это: я повторю слова священника, проповдывавшаго у насъ во время поста. Онъ говорилъ, если память не измняетъ мн, что въ ум нашемъ лучше запечатлвается то, что у насъ предъ глазами, чмъ то, что мы когда то видли. [3]
3
(Слдующая рчь Санчо, возвышающаяся надъ недалекимъ умомъ его, служитъ второю причиною, почему переводчикъ этой главы сомнвается въ ея достоврности).
— Такъ, когда мы видимъ человка роскошно одтаго и окруженнаго многочисленной прислугой, мы чувствуемъ къ нему невольное уваженіе, хотя быть можетъ знали его, окруженнаго нищетой, и это потому, — что положеніе, въ которомъ онъ является намъ, затмваетъ собою то, въ которомъ мы когда то его видли. И въ самомъ дл: почему этотъ человкъ, вознесенный судьбой, если только онъ благороденъ и добръ, долженъ быть меньше уважаемъ, чмъ человкъ богатый съ колыбели. Только одни завистники готовы корить разбогатвшаго бдняка его прошлой бдностью.
— Не про меня писаны эти мудрости, отвчала Тереза. Длай, что хочешь и оставь меня въ поко, если ты такъ твердо ршился исполнить то, что задумалъ.
— Ршился, а не ршився, замтилъ Санчо.
— Перестань переливать изъ пустого въ порожнее, возразила Тереза. Я говорю, какъ Богъ мн веллъ, и этого довольно съ меня. Если же ты хочешь, во что бы то ни стало, быть губернаторомъ, то возьми съ собою твоего сына, пусть онъ пріобртетъ при теб навыкъ къ управленію; ты знаешь, сыновья должны рано ознакомливаться съ занятіями своихъ отцовъ.
— Когда я усядусь на губернаторскомъ мст, тогда привезу къ себ сына по почт и пришлю теб денегъ. Въ нихъ у меня не будетъ тогда недостатка; потому что каждый охотно позычитъ губернатору. Только, послушай, когда станешь посылать ко мн сына, принаряди его такъ, чтобъ онъ казался не тмъ, чмъ былъ, а тмъ чмъ долженъ быть.
— Присылай только денегъ, а ужъ я наряжу его. какъ херувима.
— Жена! что-жъ соглашаешься ли ты сдлать Саншэту графиней?
— Лучше бы ей на сто аршинъ уйти въ землю въ тотъ день, въ который станетъ она графиней. Впрочемъ, длай, какъ знаешь. Ты мужъ и глава, а я рабыня твоя. Съ послдними словами Тереза захныкала такъ безнадежно, точно она ужъ зарывала въ землю свою дочь. Санчо нсколько утшилъ свою сожительницу, пообщавъ ей, какъ можно доле не длать Саншеты графиней, посл чего отправился въ Донъ-Кихоту, переговорить съ нимъ касательно приготовленія къ предстоявшему отъзду.
Глава VI
Между тмъ какъ у Санчо происходилъ только что приведенный нами
— Не знаю, моя милая, отвчалъ Донъ-Кихотъ, что отвтитъ вамъ Богъ, ни того, что скажетъ вамъ король, но знаю очень хорошо, что на мст послдняго, я бы освободилъ себя отъ труда выслушивать весь этотъ вздоръ, съ которымъ лзутъ къ нему каждый день. Одною изъ самыхъ тягостныхъ обязанностей внценосца, я считаю обязанность все слушать и на все отвчать, и право я нисколько не желаю обезпокоивать своими длами особу короля.
— Но скажите, пожалуста, спрашивала экономка, неужели при двор нтъ рыцарей?
— Ихъ очень много тамъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; потому что рыцари составляютъ поддержку трона и усиливаютъ его блескъ.
— Почему бы и вамъ не быть однимъ изъ этихъ счастливцевъ, перебила племянница, которые, не рыская ежеминутно по свту, служатъ спокойно своему королю и повелителю при его двор?
— Другъ мой! оказалъ Донъ-Кихотъ. Нельзя всмъ царедворцамъ быть рыцарями, ни всмъ рыцарямъ быть царедворцами; на свт нужно всего по немногу. И хотя странствующіе и придворные рыцари носятъ одно названіе, тмъ не мене между ними существуетъ огромная разница. Одни изъ нихъ, не покидая ни на минуту двора, не издерживая ни одного мараведиса, не испытывая ни малйшей усталости, спокойно путешествуютъ по цлому міру, глядя только на карту. Мы же, такъ называемые, странствующіе рыцари, неустанно объзжаемъ земное пространство, беззащитные отъ палящихъ лучей лтняго солнца и суровой стужи зимы. Мы не по картинамъ знакомы съ врагомъ; но всегда вооруженные, ежеминутно готовы сразиться съ нимъ, не придерживаясь законовъ единоборства, требующихъ, чтобы мечи противниковъ были одинаковой длины, не спрашивая о томъ, что, быть можетъ, противникъ нашъ носитъ на себ какой-нибудь охраняющій его талисманъ, не раздляя, наконецъ, передъ битвою, поровну, солнечнаго свта, и не исполняя многихъ другихъ церемоній, общеупотребительныхъ при поединкахъ. Знай, моя милая, что настоящій странствующій рыцарь не содрогнется при встрч съ десятью великанами, хотя бы головы ихъ терялись въ облакахъ, ноги были толще громадныхъ башень, руки — длинне корабельныхъ мачтъ, глаза больше мельничныхъ колесъ и пламенне пасти плавильной печи. Чуждый малйшаго страха, рыцарь мужественно и ршительно долженъ напасть на нихъ и стараться побдить и искрошить ихъ въ куски, даже тогда, еслибъ они прикрыты были чешуей той рыбы, которая, какъ говорятъ, тверже алмаза, и вооружены дамасскими палашами или палицами съ булатнымъ остріемъ, какія мн часто приходилось встрчать. Все это я говорю теб, мой другъ, къ тому, дабы ты умла отличать одного рыцаря отъ другого, какъ не мшало бы знать это различіе и сильнымъ міра сего, и лучше оцнивать заслуги мужей, называемыхъ странствующими рыцарями, между которыми встрчались такіе, имъ же царства обязаны были своимъ спасеніемъ.
— Помилуйте, сказала племянница; да вдь это все ложь, что пишутъ о странствующихъ рыцаряхъ, и вс эти рыцарскія сказки, какъ вредныя для нравовъ, достойны san benito [4] .
— Клянусь освщающимъ насъ Богомъ, воскликнулъ Донъ Кихотъ, не будь ты моя племянница, дочь сестры моей, то за твое богохульство я наказалъ бы тебя такъ, что удивилъ бы міръ. Виданное ли дло, чтобы какая-нибудь двчонка, едва умющая справиться съ веретеномъ, смла такъ отзываться о странствующихъ рыцаряхъ. Великій Боже! Да что сказалъ бы славный Амадисъ, услышавъ подобныя слова? Впрочемъ, онъ пожаллъ бы только о теб, потому что онъ былъ самый утонченный рыцарь и великодушный заступникъ молодыхъ двушекъ. Но отъ всякаго другого ты не отдлалась бы такъ дешево; не вс рыцари были такъ снисходительны, какъ и вообще они во многомъ рознились между собою. Одни были, можно сказать, чистымъ золотомъ, другіе лигатурою. Одни возвышались своимъ мужествомъ и иными достоинствами; другіе унижали себя изнженностью и пороками. И врь мн: нужно быть человкомъ весьма опытнымъ и проницательнымъ, чтобы умть отличать эти два рода рыцарей, столь сходныхъ именемъ и различныхъ своими длами.
4
san benito — прическа осужденныхъ инквизиціей.