Дорогой дневник
Шрифт:
В пятнадцать лет я был озабоченным раздолбаем, в то лето и Манька стала вести себя странно. Как-то вечером мы собирались на озеро, она сказала, что ей нужно надеть купальник, но не стала выгонять меня из комнаты. Ну и…
Завертелось так, что я до осени не мог прийти в себя. Продолжилось и потом, в городе, когда началась учеба.
Мне стали не нужны ни увлечения, ни друзья, ни будущее, потому что все это не нравилось ей. Все, что она просила, я исполнял, и делал это с радостью. Даже не задумывался,
Не дурак, понимал, что она просто играется. Прекрасно знал, что рога со временем разрослись и уперлись в потолок — не раз вытаскивал ее пьяную из-под каких-то мужиков, но ничего с этим не делал. Был при ней, как цепная собака.
Однажды я прочитал ее переписку с подругами и с Алькой и узнал, что Манька в кого-то там сильно влюбилась, успела с ним закрутить за моей спиной, но ее жестоко кинули по итогу. Она даже глотала таблетки, но это, скорее всего, было так, для вида. Я послал ее, но без нее были вилы — такие, что хоть на стенку лезь. Я не выдержал, позвонил, и она опять начала отчаянно иметь меня, во всех смыслах. Полный абзац. Я ведь знал, что давно не нужен ей, ей просто хотелось отомстить тому хрену: выставить на странице букеты, которые я ей дарил, забыться в постели со мной, представляя его рожу…
Потом тот хрен женился. Машка стала ездить мне по ушам, что хочет новых ощущений — я ей и это дал. Понимал: ей приспичило выйти замуж и залететь назло ему, но был настолько дурным, что меня это устраивало. Дальше ты знаешь.
Баг рассказывал свою историю без всяких эмоций, словно читал с листа, и я осторожно взяла его за руку:
— Ты и резаться начал из-за нее?
— Нет. Резаться я начал из-за того, что мне нужна была ты.
Он безмятежно заглянул в мои глаза, и мне стало по-настоящему страшно: в себе ли он вообще?
— Баг, когда мы сидели на крыше в мой день рождения, я уже видела у тебя…
— Мне нужна была ты, — упрямо перебил он. — Я всегда чувствовал, что где-то существует кто-то того же порядка, что и я. Человек, с которым я узнаю счастье и свет. И я верил, что обязательно его повстречаю. Я жил, но свет так и не находился, да и не похоже было, что мне когда-нибудь так повезет. Появились мысли, что я просто не достоин ничего хорошего. Я злился на отца и мать, встрял в бессмысленные отношения и больше ни на что не рассчитывал. А иногда просто терял себя: вокруг и во мне была пустота. Вот тогда я и начал…
У меня перехватило дыхание, и рыдания подступили к раскаленному горлу. С первого взгляда в переполненном автобусе он знал меня. Знал даже истинную причину моего самого страшного и мерзкого увлечения, потому что сам проходил через это.
— Было “весело”, когда я понял, что ты существуешь, а я уже испоганил все что можно никому не нужными обязательствами. — Баг сжал мои пальцы. — Но теперь ты со мной, и все
Сюрреализм. Все, что он рассказал, я с легкостью могла бы спроецировать на себя.
Точно так же и я всю жизнь заглядывала в лица прохожих, словно потерявшийся щенок. Я тоже искала кого-то, в чье существование свято верила, и мне было пусто, тупо и больно, потому что я его не находила.
А когда мы с Багом наткнулись друг на друга, я замкнулась на нем. Нашла смысл.
Люди и обстоятельства, мешающие нам быть вместе, шли бы вы лесом! Потому что передо мной сидел и держал меня за руку смысл моей жизни. Не всякому удается его обрести.
— Баг, помнишь вечер, когда ты ждал меня у школы? — сквозь теснящиеся в груди эмоции прохрипела я. — Ведь я тогда всерьез решилась на страшный шаг, и меня некому было остановить. Ты один оказался рядом. Ты услышал мой немой вопль о помощи. Ты, совершенно посторонний человек, спас мою жизнь. И до сих пор спасаешь. Каждый день. Сама мысль, что ты есть, дает и мне право на существование… Потому что для меня ты — и есть свет и счастье.
Баг обнял меня, и мы сидели так долго-долго, пока стук сердец не замедлился, а холодная комната не наполнилась умиротворением и уютом.
А потом Баг глубоко и долго целовал меня в губы.
Мы все же оказались в холодной кровати, но теперь все происходящее воспринималось мной по-другому. Теперь это стало нашей священной войной против всех. Нас осудят, нас заклеймят, но одиночки, больные и ненормальные, зацикленные друг на друге и загнанные в угол, способны на все.
За окном почти рассвело, поехали первые автобусы, дворники заскребли лопатами по остаткам еще не умершего своей смертью снега. Мы без сил упали на кровать и провалились в сон.
Я проснулась раньше Бага, не открывая глаз, долго прижималась к нему под одеялом, и душа звенела от ощущения чистого, незамутненного, хрупкого счастья.
Потом мы ржали, целовались и валяли дурака, пили кофе на просторной холодной кухне и через стол тянули друг другу руки, словно сопливые влюбленные школьники.
Естественно, я не пошла ни в какую гимназию. Естественно, мой переведенный на беззвучный режим телефон раскалился от звонков родителей и сдох еще накануне.
Пока я одну остановку возвращалась домой на автобусе, посредник Бага Yato/Yaboku прислал пять сообщений с клятвами в вечной любви.
Дома я объявилась в десять утра, в грязи и блевотине, перегаре и засосах, а вечером получила заслуженных “пряников” от вернувшихся с работы мамы и папы.
Однако даже несмотря на учиненный родителями скандал, я дебильно лыблюсь.
***