Дорогой дневник
Шрифт:
Его язык заплетался, расфокусированные глаза смотрели сквозь меня, и в них блестели слезы. Запоздало дошло, что он пьяный вдрызг. Впрочем, и я не трезвее.
Над лавкой горел одинокий фонарь, метался неприкаянный ветер, простиралось маслянистое черное небо. Апрель навечно застрял во времени и зиме. В тот миг мы были рядом, вместе, но я не знала, кем мы будем друг для друга спустя день, месяц, год. Где мы будем, какими и с кем. Тогда я была уверена только в одном: я его девушка и никого не смогу полюбить сильнее.
Я схватила
— Ты тоже пообещай, что не бросишь меня тут одну! Никогда! — Я дрожала и плакала, и Баг крепко меня обнял и прошептал на ухо:
— Я клянусь. Я люблю тебя, Эльф.
***
Держась за руки, мы брели через склады и гаражи, пустые поля, кромешную темноту, замерзшую грязь и засохшие камыши.
Карусель в голове ускорялась и ускорялась, и разогналась до адских скоростей — противный писк в ушах превратился в дурноту, я едва успела согнуться, и пивная рвота фонтаном вылилась изо рта. Стоя на четвереньках и содрогаясь в агонии я, судя по ощущениям, выблевывала даже кишки, но отчетливо слышала, что Бага неподалеку тоже полощет.
Когда желудок опустел и спазмы в животе прекратились, Баг, отдышавшийся первым, помог мне подняться.
Продираясь через кусты и бурьян, мы пошли дальше — к новостройкам спального района.
Мой дом находится всего в одной автобусной остановке оттуда, но силы окончательно иссякли, и вернуться в лоно семьи я физически не могла.
Раньше на месте тех новостроек стояли уютные старые домики частного сектора с плодовыми деревьями и цветами в палисадниках, но их снесли с лица земли и за год возвели элитный район из наклепанных на скорую руку безликих многоэтажек.
Возле крайнего подъезда одной из таких Баг остановился и нашарил в кармане джинсов ключи.
— Пойдем, Эльф. Посмотришь, как я сейчас живу.
Я растерянно охнула и утерла рукавом нос. Он притащил меня к себе, в их с Машей квартиру. В Машино царство…
Дорогой дневник, скажу прямо: квартирка оказалась нехилой — раза в четыре просторнее моей. А стоимость внутреннего убранства тянула как минимум на еще одну подобную.
Мы сняли в прихожей куртки, и я вслед за Багом прошлась замерзшими грязными ногами по белому пушистому ковру. Вокруг блестели и переливались металлические поверхности, стекло, пластик, зеркала и тяжелые ткани, и меня одолел ужас: в этой квартире невозможно жить. По крайней мере, я бы точно не смогла обитать в гребаном музее.
Словно считав мой настрой, Баг схватил меня за руку и потащил по коридору в какой-то потайной закоулок. Навалившись спиной на дверь светлого дерева, он открыл ее и затолкал меня в еще одну нечеловечески шикарную комнату с причудливо задрапированными шторами, вычурным комодом, трюмо и кроватью.
“Их с Машей кроватью…” — прозрение
Так и есть, Баг совсем поехал.
Он с порога вступил в борьбу с пуговицами моей клетчатой рубашки и, обжигая дыханием шею, понес нежный бред.
Если честно, мне было стремно там находиться. Баг настойчиво целовал меня, и это туманило мозги, но мама и папа, кажется, и впрямь воспитали меня хорошей девочкой. Во мне проснулась совесть: заниматься грязными делами с Багом в постели его жены я не могла!..
— Постой… — Я попыталась его остановить и вдруг уловила в огромном настенном зеркале насмешливый, пристальный взгляд.
Сердце ухнуло в пятки, я резко обернулась, но обнаружила за спиной всего лишь портрет. Написанный маслом портрет, на котором торжественный и слегка напряженный Баг в шикарном темно-синем костюме, с цветком в петличке, стоял рядом с ослепительно красивой Машей в белом платье и держал ладонь на ее талии.
Баг оглянулся на портрет, резко отдернул руки и, зашипев, как от боли, отступил и опустился на ковер перед кроватью. Упершись лопатками в стену, я устроилась рядом, мы молча глядели на портрет, и Маша надменно взирала на нас сверху вниз неподвижным презрительным взглядом.
— Расскажи мне про нее. — Я первой нарушила молчание. — Про вас.
Баг замотал головой и уставился в пол.
— Думаешь, у тебя все еще осталось право молчать, Баг?
— Окей… — Помедлив, он выдохнул: — Первый муж ее матери погиб в бандитских разборках в конце девяностых, и теще досталось все, что он успел нахапать при жизни. Мой папаша тоже имеет довольно сомнительное прошлое: с пятнадцати лет воровал и барыжил и даже год отсидел на малолетке. Потом он обзавелся нужными связями, начал строить легальный бизнес, получал гранты как молодой предприниматель. Примерно тогда Анна Павловна его и заметила. Последние десять лет у них общее дело. Может, их связывает и что-то еще, но это не принято обсуждать… В свое время она пролезла в законодательные органы области и отца моего за собой подтянула. Так они стали очень влиятельными людьми. Когда я был мелким, подолгу жил на даче моего деда в престижном поселке — его халупа портила весь вид, но он не разрешал ее перестраивать. Потом дед умер, и отец и его новая жена отгрохали на этом месте коттедж. Я часто тусовался там летом, потому что у родной матери постоянно случались запои и… без надзора я становился “слишком борзым”. Дача Машиной семьи располагалась по соседству.
Мы подружились с Манькой в три года, еще при жизни деда, а еще через пару лет пошли в один класс. Ее сестра Алька всегда была тупой и навязчивой, ее мы в свои игры не принимали, а вот с Манькой было прикольно. От ее улыбки перехватывало дух, я запросто мог отдать ей свою самую любимую игрушку или последний “Киндер”, только бы она мне улыбнулась.
Понимаешь, мы всегда были вместе: в школе, после школы, на каникулах… Это было так же естественно, как дышать. Мы же не осознаем, что воздух грязный и токсичный.