Дорогой дневник
Шрифт:
Здесь мое увлекательное путешествие наконец заканчивается, и Алька выдает:
— Прикиньте, девочки, она вертит хвостом перед моим парнем и реально думает, что у нее есть шансы. Давайте преподадим ей урок.
От удивления мои глаза лезут из орбит. Видит бог, до этого момента я не подозревала, что у Альки имеется какой-то там парень.
Первой бьет Юлька — кулаком в «солнышко». Я сгибаюсь пополам и хватаю ртом воздух. Потом налетает Зверева и сбивает с ног. А дальше все три амазонки пинают меня ногами по ребрам, стараясь пнуть как можно больнее — я слышу глухие удары,
Они не бьют меня по лицу, сучки трусливые.
Больше всех старается Юлька, а вот Алька тычет мне носком сапога в бок как-то вяло, даже с опаской, словно боится замараться.
Наконец она повелевает:
— Все, девчонки, хватит с нее. Идите, а я еще с ней перетру.
Сдается, повод затащить меня в эти кусты все же был надуманным.
Потоптавшись на месте, Надя и Юлька продираются через ветки и оставляют нас с Алькой наедине.
Я все еще сижу на земле и даже не предпринимаю попыток встать — осторожно приподнимаю рубашку и оцениваю повреждения. Пара ссадин. Сойдут дня через три, на мне быстро все заживает.
Алька склоняется надо мной и внимательно смотрит на мой бок.
— У тебя тоже…
Шрамы… Фак. Они как бы не предназначены для разглядывания такими тупыми овцами, как Мамедова.
С яростью воззрившись на нее, я замечаю в ее глазах ужас и омерзение.
Но сегодня обычное Алькино красноречие, похоже, изменило ей. Она заторможена, будто это не меня, а ее только что приложили башкой о землю. Алька садится на ствол поваленного дерева в полуметре от меня и поджимает губы.
— Ну, и какого хрена, Мамедова? Скажи хоть, кто твой парень. Зорин? — Чертыхнувшись, я встаю на ноги и отряхиваю колготки и куртку от грязи и сухих листьев. — Или ты совсем того… Обозналась.
Алька зарывается в сумочку, извлекает оттуда навороченный телефон и молча сует его мне в руку.
Ну конечно же… Солнечный день, площадь, мы с Багом обнимаемся до треска ребер и запихиваем языки в рот друг другу. Но выглядит это и впрямь горячо и красиво. Я аж на минуту залюбовалась.
— Красивая пара, — брякаю я, возвращая телефон, и падаю рядом с Алькой на поваленный ствол.
— Ты… Ты такая мразь… — стонет Алька, будто признав поражение, а мне вдруг начинает нравиться быть мразью. Настоящей, без принципов, без тормозов и совести. Хочется, стоя спиной к спине с Багом, воевать до последней капли крови за нашу свободу. За мою — бегать и целоваться на площадях с тем, кого я люблю. За его — кататься на скейте, делать ошибки и просто быть восемнадцатилетним.
— Этот браслет… Так вот откуда он у тебя… — Алька сжимает наманикюренные пальцы в кулаки.
— Как бы там ни было, Аля, это все не твоего ума дело, — морщусь я, ощупывая ребра.
Алька дергается:
— Не моего? Он муж моей сестры. Она ждет от него ребенка. Ты хоть об этом подумала, тварь?
— И при чем же здесь ты? — перебиваю я ее тираду.
— Я… — От моего вопроса Алька лишается дара речи — пыхтит как паровоз, часто хлопает глазами, а ее щеки покрываются бордовыми пятнами. — Я просто хочу до тебя достучаться. Не лезь к моей семье. Женька всегда был рядом с
Я отказываюсь верить своим близоруким глазам: Алька никогда не была так близка к провалу. Неужели и она туда же?..
— Аль… — Я ничего не могу поделать со злорадной улыбочкой, перекосившей лицо. — Любовь такая сука, да?
Я уделала ее и теперь ржу. По-настоящему веселюсь, ликую, праздную победу.
Пока Мамедова силится что-то ответить, я снова поднимаюсь на ноги и открыто глумлюсь — жаль, зрителей не достает:
— Заруби себе на носу: Женя тебя не любит. И ни-ког-да не полюбит, прикинь? Женя ничего не должен ни тебе, ни вашим родителям, ни твоей сестре. Может, ты не в курсе, но рабство давно отменили. Единственный, кому он должен… свое время, любовь и заботу, — еще не родился. Но от него Женька никогда и ни за что не откажется.
— Заткнись! — верещит Алька, поднеся ладонь к скуле, на которой уже начал оформляться отек. — Я сейчас же пойду и расскажу обо всем Маше!
О, сюрприз: я не боюсь. Она никогда не сдаст Бага, а мне теперь море по колено.
— Валяй. Иди и расскажи ей все. Этим ты очень облегчишь жизнь и мне и ему!
***
Я оставляю Альку психовать на бревне, вываливаюсь из кустов и ковыляю к школе, напоминая самой себе потрепанную старую собаку — лапы ломит, хвост отваливается.
Но я зла как тысяча чертей и готова убивать.
Моя форма перемазана грязью, из голубых спутанных патлов торчат веточки и шелуха, но это ничего. Это даже вносит изюминку в мой образ полностью опустившегося человека.
В таком виде я подхожу к парте, за которой чистоплюй Зорин сидит в окружении одноклассниц и с видом благодетеля дает им списать алгебру. Но сейчас его имидж будет здорово подпорчен.
Расталкиваю жирных прыщавых коров и со всей дури грохаю кулаком по столешнице. И ору на весь класс:
— Зорин! Это было большой ошибкой! Не подваливай ко мне больше! Никогда! Ты в вечном пролете!!!
Подлый урод. Как я вообще когда-то могла на него засматриваться?!!
Все одноклассники пялятся на меня, открыв рты, и в священном ужасе расступаются, когда я направляюсь к своей парте. Локтем сметаю с нее Юлькины пожитки и, выдохнув, падаю на стул.
Катитесь все к черту. Горите в аду.
Глава 33
6 апреля, четверг, 21.00
«Дорогой дневник!
Ты себе даже представить не можешь, как я сейчас огребла от родителей.
Они вернулись с работы и орали так, что папа осип, побагровел лицом и слег с давлением, а мама побежала в аптеку за успокоительными таблетками.
Подведем итоги: я — безмозглый и безответственный ребенок, который думает не головой, а задницей, и до конца дней своих теперь не выйду из комнаты.