Дождь в полынной пустоши. Книга 2

Федорцов Игорь Владимирович

– И о чем тебе срочно понадобилось говорить? — обмывала Сатеник пену с рук и плеч, убедив себя не проявлять перед нахалом стеснительности. Стесняются ровни. А он кто? Мужик из захолустья. Лапотник. Слаще репы яств не пробовал. Обувь на палке, на плече таскал. Перед церковью обувался.
– И необходим ли мне разговор?

Латгард предостерегал её об унгрийце.

– Я бы не очень ему верил. Такие говорят то, что хочешь услышать. И не делают ничего из того что обещают, не получив выгоды. У него на морде написано — торгаш!

Конечно,

следовало прислушаться к совету умудренного жизнью человека. Плохого Латгард не желал. Но и неправильно не распространить предостережение на самого канцлера. Исключать исключения тоже его наука.

– Уверен, да, - Колин дотянулся до кубка с вином, провоцируя возмущение. Гранда не поддалась, накапливала недовольство. — Надеюсь, вы не предпочтете купание дружеской беседе?

– Я редко меняю привычки.

– А я никогда. Поэтому здесь. Поговорить.

– Отыскал свою воровку? — черед дразниться Сатеник. У нее неплохо получилось, но недостаточно пронять толстокожего унгрийца.

– Вас еще беспокоят подобные пустяки?

– А как же обещание?

– Есть вещи более насущные, искать вороватых девиц.

– И какие?

Ах-ах, какие мы… Не подступиться, - предварила насмешка дальнейшие слова унгрийца.

– Начну с маленькой благодарности. С вашей стороны.

У гранды невольно вспыхнули щеки. Она обещала. Тому нет прямых свидетелей и доказательств, но саму себя не обманешь. Она обещала ему фрей. Ему!! Фрей!!

– И насколько мала, добиться её? — теперь идея победоносной войны обретала у Сатеник остроту крайней необходимости. У победителя свой взгляд на долги, пусть и тайные. И способы их выплатить.

– Легкий союзнический поцелуй, безо всяких обязательств, - Колин указал на изуродованную щеку. — А после поцелуя, сразу поговорим на тему менее легкомысленную и к дружеским нежностям касательства не имеющую абсолютно. Если только позже.

Он говорил, она слушала. Плохо справляясь с неприятием им сказанного. Война объявлена, отступать поздно.

И чем удивишь дремучего мужика? Чудо должно быть утонченным, как игла. Пронзить самое сердце и застрять занозой, — следил Колин за грандой. Прикрыты веки, поджаты губы, подбородок вперед. Решительность в яви! Он почти восхищен.

Маленькие войны, потому и маленькие что скоротечны. В них молниеносное принятие решений, молниеносное проведение маневра, молниеносный разгром врага. И правила в таких войнах одно — никаких правил!

На счет три!
– поторопил Колин с открытием активных столкновений.

Передаются ли мысли на расстоянии? Спорный вопрос, никем не решенный окончательно. Но иногда просто не найти рациональных объяснений людскими поступкам, а иррациональные выглядят двусмысленно и сумасбродно.

Что необходимо и достаточно мужчине для готовности к схватке? Напялить пуд ратного железа. Женщине? Достаточно раздеться до нитки.

Гранда

поднялась из ушата, смыть пену из кувшина….

Неплохо задумано, недурно исполнено, - одобрил Колин и, встал навстречу. Однако оставался вне зоны света. Только блестели нос, лоб и изуродованная щека. Сатеник казалось, а может она и была права, уголки его губ предательски подрагивали, сдерживаясь не улыбнуться. О! Ей очень хотелось добиться улыбки на унгрийской мерзкой роже. Это значило бы, она одержала верх.

Колину не до улыбок. Девочка пыталась делать самостоятельные шаги. Какое уж тут веселье?

Осталось довести дело до конца, - наблюдал он светло-свинцовый отлив мокрого женского тела.
– Ну-же! Смелей!

Незапланированная смена образа. Гранда некстати оступилась, и узел влажных волос распался по плечам.

Утопленница, - мелькнуло у Колина непоэтичная ассоциация.

Сатеник не шла, а пряталась от света. Ей удавалось. А когда нет….

Темные пятна сосков, впадина пупка, волосы на лобке. Ореолы размытых радуг и сполохов причудливо украсили влажную кожу. Она видела себя сказочной наядой, исполняющей желание. Тот, кто исполняет желание, не проигрывает войн.

– Подать обсушиться? — вызвался Колин, не обнаруживая ни малейшего сходства между грандой и сказочной обитательницей реки. Выуженная из воды плотвица. Не особо мяса, не особо костей. Мало серебра, много олова, блекло-розовое с вкраплением черного. Движения конвульсивны, в них нет гармонии. В контурах много острого и ломких сочленений. Эстету не понравится. Унгриец не эстет, но и ему не очень. Мужское эго не цепляет.

Шлепки босых ног. Между Колином и грандой не втиснуть и ладонь, так близко они друг к другу. Недопустимо и обязательно. Она пытается смотреть с вызовом. В его взгляде ни грана желания разглядывать её.

Рискни унгриец дотронуться, или дотронься до Сатеник, получил бы смачную, звонкую оплеуху, после которой горит отбитая рука и пылает приложенная щека. Но легко удовольствовался выцыганенным поцелуем в уродующий шрам.

Так целуют чужих детей. Звонким чмоком, не вкладывая никаких особых чувств. Дети чужие, какие особые чувства?

Вытерла бы губы, но это слабость. Победитель, а она победитель, не может, поддаться слабости.

– Сама справлюсь, - отказалась гранда, от ухаживаний.

Завернулась в ткань, пропитанную запахом дикой груши.

Еще хуже розмарина, - возмутился Колин. — Хотя что может быть хуже?

– Я подам вам вина, - готов он угодить наяде-плотве.

Она милостиво дозволила. Триумфатору личит дозволять и осчастливливать.

Рыхлый, с фасолину, катышек нырнул в кубок и растворился без остатка. Не прибавил горчинки и не сделал благородный напиток слаще, не подчеркнул терпкость и не привнес нового аромата. Пропал в рубиновой жидкости, ничем не выдав своего в ней присутствия.