Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
Забавно если воздух возят, - дополнил себя унгриец. Про воздух считал более правдоподобным. Риска меньше. А Китцу зачем о том знать?
– И кстати, избыток нового серебра тоже не наблюдается.
– А должен?
– Обязан. Серебро королевское по качеству жиже старого. Меди много. Следовательно добрые штиверы надо укроить, а новые пустышки подсунуть. И где новые? На медь сейчас даже папуасы с Белых островов бусы не меняют.
– Сам додумался?
– Тебе-то что? Сам не сам. С баронства не прокормишься, - Колин довольно развалился в кресле. — Разве прирезать кого? Запросто, но малодоходно.
– А вдруг на барже не золото? —
– Вот для выяснения и нужен Виллен Пес. Разнюхать откуда тянут на баловство и кто балуется?
Он в своем уме предлагать такое? А я в своем уме его слушать?
– канальщик дернул ворот пурпуэна, вдохнуть свободней, прояснить в идущей кругом голове.
В свое время, прихватив власть, он пользовался ей рачительно. Не раздражая тех, кого не следует раздражать, но и с кем не следует, не цацкался. Он напоминал честного аптекаря, тщательно выверявшего ингредиенты, не перемудрить ни с одним, испортить лекарство, превратив в пустышку или в яд. Он добыл свое положение кровью и потом. Кровью, пожалуй, больше. Расчистил от врагов, прополол от лишних друзей, отгородил сталью и серебром от имеющих желание и возможность попользоваться его трудами. И вот сейчас, когда он твердо стоял на ногах и чувствовал за собой силу, объявляется юнец и сулит такое, от чего запросто случиться заворот кишок. На такой шмат надо иметь широкую пасть. А еще лучше крепкие зубы. И отгрызть, и других отпугнуть. Иначе вывернут добычу с требухой.
Завязывать надо с ним, вот что, - готов отказаться Китц. Из осторожности, из самосохранения, отчетливо осознавая, на что его подбивают.
А вдруг! А вдруг! — стучит в висках предательские сомнения.
Пес-то впрягся? Впрягся. А ты? — будто шепчут за левым плечом, отравляя разум.
Ренфрю это Ренфрю! У семейства полстолицы под каблуком. Они тебя без Акли отыщут. Сам серебро вернешь. В собственную шкуру укутаешь, принесешь, в ножки поклонишься, возмите!
Не обоссысь, - дал укорот собственным страхам Китц. Ему не хотелось отказываться. Уже не хотелось, но и безголово соглашаться не следовало. В древности, вору, перед тем как отсечь руку, совали в кулак монетку. За ней тянулся? Получи. Ничего не напоминает? Не монеткой ли искушают? Отказываться надо. А как откажешься?
Линяет, что хамелеон, - наблюдал Колин за душевными метаниями канальщика. Ничего возвышенного. Ревность к другим (про Пса удачно ввернул) и обыкновенная жадность. Такие деньги и не в твои руки. Китц не монополист, ни в том, ни в другом. Один из многих охотников за счастьем дураков. Много, сразу и возвращать не придется.
Добавим огня в прокисшую кровь, - Колин выдернул из эскарселя сложенный листок.
– Читать умеешь? А то некоторые себя грамотой не обременяют. Денег много, - не подал, бросил плотный треугольник канальщику.
– Что это?
– Ознакомься.
Канальщик погрузился в чтение. Бумага была примечательная. Настоящая. Дату только пришлось подправить и пару строк аккуратненько дописать.
– Подпись чья?
– Какая разница. Как только наследник сядет на Золотом Подворье, накроется твоя кормушка. С Туозом шутки плохи. Оседлает торговлю на канале единолично. Самое время обеспечить себе и мне безбедную старость.
Колин жестом потребовал вернуть лист.
– Они обошлась мне в круглую сумму.
Документы не стоили ему ни медяка. Но зачем оставлять в чужих руках. Вдруг обратит внимание, бумага несколько ветха, чернила блеклы, а с датой путаница.
Китц
– Пес также вот делал умное и строгое лицо, обозначить мыслительный процесс. Нет бы почесать макушку и сказать дельное. Скреб задницу и пыхтел, словно его пороть собрались. Как вы с ним поднялись, на жопе ровно сидючи? Я вам дело предлагаю.
– Предлагаешь? Он предлагает? — поплыло из канальщика, в ответ на сказочку, про кисельные берега. — Ты ли?
Приводить людей в чувства надо уметь. Или иметь смелость это проделать, невзирая на последствия. Тут пан или пропал. Остается определиться, где и когда пропадать.
– А на хер бы ты и Пес мне сдались, если бы МЫ, а не я!
– с вызовом произнес Колин.
Канальщику потребовалось время осознать и принять что ему сказали, как сказали и кто сказал.
Из какого омута эта рыба всплыла?
– резко отрезвел Китц, наблюдая унгрийца. — И одна ли?
Кому однажды довелось, спасая жизнь прыгать через широкую расщелину, знакомо, то отчаянное и тоскливое чувство острой опасности, когда может, не получится спастись. Но получается. Вопреки всему. Обстоятельствам, логике, вселенскому порядку. Позже этим хвалятся и гордятся, выдавая за удаль и доблесть. Но вот ощущение близкой, в затылок дышащей погибели не забывают до последних дней. Странная смесь дикого ужаса и буйного восторга. Ни с чем не сравнимая, памятная. И вот сейчас и здесь, перед Китцем, в кресле, принаглевший юнец, а на столешнице блестит золото. И все как у обрыва. Оттолкнешься и дальше, как получится. Обратного пути уже нет. Либо перелетел, либо достался бездне.
Осознание роковой шаг через край давно сделан, к канальщику не приходило. Сделан в ту самую минуту, как унгриец только-только вошел в дверь. Даже раньше. С мыслью встретится с ним.
Жарко. От пота мокнет нательная рубаха. Остыть, Китц залил в глотку остатки из кружки. Не помогло. Свет за окном обрел золотистый отлив нового нобля. Теперь уже ничего не поможет. А раз так….
– Что потребуется?
– Надежные люди, немного вложений и несложная работа под моим кураторством.
Китц снова молчал.
– Долго думаешь качир.
– Думать никогда не поздно, - канальщик куснул губу. — Много вас таких в Унгрии?
– Бывали?
– Не сподобился.
– Разживусь деньгами, съезжу, погляжу. Унгрия-Унгрия, - передразнил Колин. — Все уши прожужжали.
Вот оно что! — пялился на юнца Китц, утопая в догадках.
Дырку не прогляди, - настроен на короткий ответ Колин. Но сказал другое. Спасибо тринитарию, наговорил в свое время. На любые случаи жизни.
– Все мы, дядя, взбираемся по лестнице Судеб. Карабкаемся. Чем выше, тем просторней. Меньше лишнего народу. Чище воздух. И вообще чище. Может и не достигнем той высоты, которой достойны или желали бы достичь, но нам будет полегче тех, кто остался по пуп в навозе и грязи.
Китцу ничего нового не открылось. Но как не согласится с юнцом? Так оно и есть!
От плохо горящих и мерцающих бра тусклые блики ложатся разводьями на лакированном дереве, собираются слезками на полированном металле и опалесцируют искрами в пуговицах пурпуэнов. Овальный стол и терпеливая тишина. Отличное место одновременно быть и отсутствовать, а сумрак вовсе не недостаток освещения, и не избыточность темноты, а непременное условие прятаться или прятать.