Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
– Моя при мне, - забавлялся унгриец, терпеливо дожидаясь, когда забавляться обоим надоест.
– Временно, - смаковал Китц вино и слово. Ни от того ни от другого, никакого удовольствия. Не любил он, когда все разом и не по его.
Чего же про парнишку не рассказали? Или Удав проушанил, толком не вызнал?
– Нет более постоянного, чем временное. А вы легковерны, - Колин уселся ровней, говорить о важном.
– Яблочком не угостите?
– Не похож на голодного-то, - отказал Китц, вглядываясь собеседнику в порезанную рожу. Все что он сейчас чувствовал, желание наподдать сосунку. По-отечески
– Как скажите. А за приятеля еще поблагодарите, - нахально заявил унгриец.
– И вы и он, как оклемается. Сохранил вам от вас же.
– Удав слишком ценный подручный, разбрасываться.
– Но не ценней того, о чем будем договариваться.
– Считаешь, такое возможным? — не стал отказываться Китц выяснить из-за чего весь сыр-бор. Видывал он парней и рисковей. Тех, кому легко все давалось. С серебряной ложечкой во рту родились. Правда и жили такие, что мотыльки-бабочки. Раз и погорели на очередном фортеле.
Удача не баба - раком не поставишь, - к месту, в тему поговорка. Кому как не ему, разменявшему пятый десяток, знать.
– Заверяю, вы столько не заработаете нигде, никогда и, ни у кого. И не наворуете, и не награбите и не отберете, даже за сто лет.
– Ну-ну. Пока даже на языке не сладко.
Оуф Китц никогда не жаловался на судьбу. Грех пенять Всевышнему на житуху и отпущенные таланты. Кому ума три меры вложено, кому руки золотые приданы, кому знатность и родовитость досталась. Оуфу Китцу перепало безошибочное чутье на прибыток. На богатую в деле добычу. И вот, сидя напротив зеленого юнца, невесть кого из себя возомнившего, а скорей всего неких людей представляющего, которого терпел в силу собственного желания и любопытства, он готовился услышать волнующую сказочку, про молочные реки и кисельные берега.
– Так и ваш друг Виллен Пес в начале говорил.
– Он мне не больше друг, чем городской палач.
– Палач-то вам, чем насолил? — пошутил унгриец. Китцу не смешно. Гостю плевать. Он имел в виду совсем другое.
– Послушайте, качир…
Тальгарское словечко шершавило слух, что точило клинок.
– … в одного не получится. Или получится, но плохо. Плохо не подходит.
– А я еще ничего не услышал из того, что подойдет лично мне.
– Вион Ренфрю, - выдал Колин волшебное имя.
– Что-что-что? — канальщик подался вперед, едва не свернув стол. Оказывается он еще способен удивляться. И еще находятся люди способные его удивить. Черезмерно.
– Вион Ренфрю, - довольный хлопок по подлокотникам сменить позу. Расшевелил-таки старого мерина.
– Гы… Гы-гы… Гы-гы-гы…. Ты ненормальный, барон? — сдерживал подкатывающий смех канальщик. — Ты соображаешь, о чем мне толкуешь?
– У тебя сомнения?
Китц неуважение пропустил. Как оно дальше будет?
– И очень… очень большие.
– Напрасно…, - готов доказывать Колин.
Придется повозиться, - не особо огорчился унгриец.
– Вот скажи, у кого сейчас больше всех в мошне в Эгле?
– У короля, — не подумав, ответил Китц.
– Я этого бреда не слышал, - возмутился Колин наивностью тертого мужика.
– У солеров или попов, - пустился гадать канальщик.
– Очень неверно. У торгашей. Особенно
– А причем тут Вион?
На всякого должен иметься свой, камень за пазухой и Колин выложил перед Китцем шесть ноблей. Три старых и затасканных, и три новых, ярких что яичный желток. Тридцать серебряников по два раза, - сказал бы, но не осудил тринитарий.
– Эти, - палец Колина подвигал старье, - в ходу у торговцев и менял. Редкость, но попадаются. Не все казна приютила. А вот эти, - подтолкнул блестящие кругляши. — У них не встретишь. И по качеству они лучше. Представляешь, некто не жадничая, шлепает нобли, которые не достаются королю.
– И что?
– У тебя много золота в заначке?
Китц не сознался. Водилось, конечно. Но с желтым металлом канальщик предпочитал не переигрывать. Меньше поводов общаться с бейлифом и мытарями.
– Вот именно. Желающие жить спокойно, ворчат, но обменивают нобли на штиверы. Избавляются. Некоторые в обход казначейства. Новыми, - Колин подвигал монеты, - со мной по векселю рассчитался Вион у себя в лавке. Девятнадцать монет, как раз плюнуть.
– Хочешь сказать Ренфрю…
– Старший так подставляться остережется. Младшего отрядил мутки с зерноторговцами вести. Сделаем хорошо, - унгриец щелкнул пальцами обозначить понятное канальщику действие.
– Вион даже не заявит о пропаже. Не пояснять Акли, а потом и казне, откуда у него столько денег в закромах. Налоги еще никто не отменял. Сомневаюсь, что он с неучтенных капиталов их честно заплатил. А попробует вякнуть, сразу всплывет история его шашней с купцами по обмену желтого на белое. Те золотишко, скорей всего, в Элат гонят. Там курс один к пятнадцати и выше. И все довольны. В мирное время может подобные шалости и сошли бы с рук, а тут на носу война. Королю позарез нужно золото. Чем не законные основания наложить жадную королевскую лапу на все движимое и недвижимое имущество младшего Ренфрю.
– Откуда у него рыжье?
– И не у него одного. Не стесняйся, не стесняйся, - подогнал Колин канальщика. — Мне Гусмар сотню таких за сыночка прислал.
Китц выбрал монету, рассмотреть чеканку. Не придерешься. Куснул, а потом безжалостно разрубил. Честный металл.
– Спрашиваешь откуда золото? Пока выясняю. А ввозят под видом серебра с рудника Кинрига. Заметь, через долы и пашни обширных вотчин Гусмара. Не стесняясь выгружают с баржи аппетитные сундуки и тянут к кому? К Ренфрю-старшему. А тот их передает Туозу, чеканить монету. Ничего не смущает? И еще…. Никогда не задумывался, почему окружную дорогу выбрали? Не короткую. Нападения бояться? Там охраны на хороший бой.
Китц мысленно поиграл услышанными именами, проследовал путь эскорта и транспорта. Он сам так с дьерским воском проделывал. Прятал в винную бочку…. Окружающее сразу сделалось громким. Под полом скребет лапками мышь, обожравшаяся ядовитой приманки. Отогревшаяся муха тупо стучит в стекло. Долго ли ей? На дворе почти зима. В печную трубу, по-собачьи тонко подвывает ветер.
– Рассудить, правильно, делается, - гнул свое Колин.
– Мостовая. Колеса не завязнут. И лошадям легче. Но ведь и, то верно, золото в десять раз тяжелей серебра. На отпечаток в грязи глянь и понятно, тяжеловата колымага для восьми ящичков.