Дождь в полынной пустоши. Книга 2

Федорцов Игорь Владимирович

Бездумно набирали и скупали выпечку и вкусности. Подряд. От сладких булочек, до приторного шербета. Кто не нуждался, не поймет ценности простого пресного хлеба. А ценность в одном. Тем вкусней, чем кусок больше.

Им бы пожрать - хотелось унгрийцу подсказать сердобольной парочке. Воздушные ватрушки, пироги с повидлом, пирожные с кремом, рогалики, песочники. Разве этим утихомиришь пустые кишки. Но промахи помогают открыть не меньше о истинной целенаправленности их допустившего, чем успехи.

Возле выхода с базара, по негласному

настоянию фрей, пара рассталась. Бастард устал рассказывать. Арлем рассказы слушать. Хорошего помаленьку. Дуггу милостиво позволили коснуться заветной ручки. Правда перчатку Арлем не сняла. Черный сафьян очень шел к её темно-красному упелянду с серебром. Подчеркнуть строгость и превосходство. Носить красное, быть выше окружающих. Цвет королей, а короли редко дураки. Даже бреди фрей по колени в грязи, все равно сподобится остаться образцом незапятнанной чистоты. Не многим такое дано, и не многие этим способны пользоваться. Арлем пользовалась. С удовольствием.

Колин перебрал места удобные раздать купленную снедь. Ближайшее у портика Святого Клебана. Вечно полно ветхих старушек и стариков. Но Арлем отправилась к Святой Афре! Одаривать хворых и калек.

Старость естественна, а физическая ущербность - наказание. Страдать мало, надо каяться!
– отлично понял унгриец рассуждения фрей.

– Не возражаете, составлю вам компанию, - догнал Колин девушку. — Помогу, если позволите.

– Прекрасно справлюсь и без вас, - не особенно расположена Арлем сносить присутствие унгрийца. Со злополучной дуэли на крыше, Колин закрепил за собой самую дурную репутацию. Оммаж гранде, репутацию закрепил. Фрей восприняла личное участие проявлением слабости и охотно предала бы бывшего новика анафеме, но сан не позволял. Как не позволял отлучить от двора. За душу унгрийца она больше бороться не собиралась. Спасется, кто ищет спасения, а не погибели, подобно барону Поллаку.

– Разве я утверждал, что не справитесь? Справитесь, конечно.

– Тогда зачем мне ВАША компания? — высказала недоумение Арлем. Сейчас она фрей во всем. От голоса и взгляда, до манеры держаться. Даже шагала как при крестном ходе, с высоко поднятой головой.

– Надо понимать, отказываете именно мне, но любой другой вам прекрасно бы подошел.

– Всяким встречам свое время, - смутилась фрей. Её могли видеть с Кассисом. Она почти жалела, что позволила молодому человеку сопровождать себя.

– И рассчитывать мне не на что?

– Рассчитывать? Вам?

– Все-таки вы свидетельствовали мой оммаж гранде. Знаю, не одобряли. И всячески отговаривали эсм Сатеник принимать его. Вы старались, но не получилось. Ничего не поделаешь, правители глухи к мудрым советам.

– В чем я вчера к сожалению убедилась, - безоговорочно согласились с Поллаком.

– Но и упустили. Барон эсм Сатеник не помешает. Тем более в Анхальте.

– Но поможет ли ей в трудную минуту? Сомневаюсь. Но она в своем праве.

–

А как бы вы поступили, будь это право закреплено за вами?

– Отправила каяться к святым мощам в Гирлову Пустынь.

Босым и голодным. И кто все время твердит о милосердии?
– возмутился унгриец безвинным лицемерием.

– Даже не представляю где это, - признался Колин.

– Вот и узнали бы.

– Ваше раздражение вызвано сплетнями обо мне или не выполненным обещанием подарить розы? Помните, я говорил вам о них? — позволил унгриец шутку сбавить напряженность разговора.

– Я не приму от вас ни роз, ни тюльпанов, ни лилий. А сплетни пусть останутся на совести тех, кто их разносит и дает повод к ним.

– А орхидеи входят в список запрещенных даров? — не обращал внимания Колин на отказ. Ему нужна фрей. Он её получит. Договориться возможно даже с мертвыми. Гарай, чем не пример.

– Орхидеи? Сейчас?! — смутилась Арлем заманчивому подарку.

– Значит, нет? Не входят?

– Входят, - поспешила отказаться фрей, не открывать унгрийцу своей слабости к прекрасным и нежным цветам.

– Вам не любопытно, где я их возьму?

– Нисколько, - безапелляционно закрыли дискуссию о дарах и подношениях.

– Почему так? Протянешь руку сделать доброе дело, её отталкивают, - пожаловался Колин.
– Когда ничего не делаешь, укоряют и обвиняют в бездеятельности. Предлагая себя в компанию, я желал поднести вашу корзинку, - и ввернул, унгриец он или кто?!
– Не посягая ни на её содержимое, ни на благодарность. С нищими я не особо дружен.

– И не только с ними, - обвинила его Арлем.

– На меня жалуются?

– Нет надобности, - обожгли унгрийца неудовольствием.

– В чем? В объективности?

– После всех ваших возмутительных поступков?!

– После возмутительных, да. Но вы отвергаете и не возмутительные, не желая изменить превратное мнение обо мне. Ведь по большей части то, что мы видим, малая доля упрятанного от посторонних.

– А оно превратное? А глубины откроют мне иную, лучшую вашу сторону?

– Нельзя сказать наверное, не предъявив убедительных доказательств, - тасовать слова унгриец наловчился лучше многих. И лучше её. Но умением не злоупотребил. Она не должна уступать ему, она должна в него поверить. Принять таким, каков он есть.

– С чего начнете? С исповеди?

– Я не людоед, - приложил Колин ладонь к сердцу.

– Ну, разве что, - немного смягчилась Арлем. Самый упертый, самый не поддающийся, самый закоренелый грешник из её окружения настроен примириться. И чтобы им не движило, не есть ли это первая искра в темноте его греховной души?

– Так вы позволите вас сопроводить?

– В страданиях несчастных мало забавного. И определенно никто из них не отважится встать на доску над пропастью, - морализаторствовала Арлем используя редкую возможность.