Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
– Чего хотел-то, раз искал и нашел? — спросил Шляпник унгрийца, завершить бесполезный разговор, начатый сто шагов назад.
– Сейчас посмотрим, — Колин легко и с удовольствием достал шнепфер.
Свора заволновалась, спокойствие пробило суетностью, нервными взглядами, перешептыванием. Одна из своры девка. Рассерженная шустрая кошка. Беспородная, грязная и вредная. Сестра или подстилка? Её заботливо оттирали назад, не пропустить в первую линию. Пусть будет сестра. Большеглазая, остролицая, курносая.
–
Щедрое предложение. Шансом спасти одного из своих, Шляпник воспользоваться не захотел или не посмел.
– Обойдемся, - отказался вожак.
Никто никуда не уйдет. Нет, и не может быть, исключений в общей судьбе. Все по справедливости. А справедливей смерти вряд ли что придумано.
– Холодно стоять, - пожаловался Колин делая шаг вперед.
Широкий отмах правой, швырнуть ножи… Дальше только шнепфер…. Хорошая работа, за которую не стыдно перед людьми и собой — ручная работа. Мастерство тем и славно. И неважно, точаешь ли башмаки, печешь ли хлеб, рубишь ли головы.
Пролитая кровь исходит легким парком. Сизые внутренности перемешаны со снегом и сором. Скрюченные пальцы, открытые в немом крике пасти. Из рассеченной шеи стреляет кровяной родничок. В развороченной грудине плавает сердце. Из сугроба глядит в небо голова, рядом торчит пятерня. Под сорванный ноготь попала нитка и порхает на ветерке.
Мертвые они и есть мертвые. Но некоторым повезло.
Парень лежал на боку, подрагивая, прерывисто дыша и подтекая кровью. Одну руку сунул за полу куртки, второй тянулся к распластанному телу в трех шагах. Девка мертва. Человек не кошка, девять жизней не отпущено. А может это и была последняя, девятая жизнь. Кто и когда их считает.
– Что у тебя там? — склонился Колин разглядеть. В слабой ладони простецкий кулон. — Надо было раньше.
Невнятно промычал, парень заелозил ногами, подтолкнуть себя. Колин воткнул шнепфер в землю. Раненый тут же схватился за клинок, чуть подтянулся. Разрезанные фаланги закровили. Он еще чувствовал боль, морщился.
– Ненавижу…, - топило близкий снег горячее дыхание.
Колин сапогом толкнул парня в плечо, развернуть лицом в небо.
– Не настаиваю меня любить. А отомстить? Что скажешь? Накромсать на тысячу кусков? На десять тысяч кусочков? Согласишься? Уверен, да. Но для этого… Для этого… Зачем тебе дохлятина? Орфей спускался в ад за Эвридикой, не от большого ума. Не тот случай, получить что-то обратно. Рана твоя не смертельна. Не упустить время, выживешь…
Рот парня свела судорога боли. На деснах и языке россыпь язв и бледных припухлостей.
– Любовь всей жизни наградила? — повеселился Колин над преданностью воздыхателя.
– Или с прокаженной кувыркался? Скажешь, что подцепил заразу,
Парень со стоном перекатился ползти дальше. Пинок покрепче восстановил прежнее положение тела.
– Я не закончил. Мы говорили о тебе. Отмоем, выведем вшей, цыпки отпарим, приоденем. Избавим от лишних иллюзий. Надежды мало, но попробуем. Ты бы пользовался вниманием женщин. Родовитых эсм, а не помойных девок. Имя то её знаешь?
– Ненавижу…
– Не знаешь…. Покажу пару хороших финтов. А взамен, ты бы ненавидел меня во имя своей погубленной любви и как неблагодарная скотина однажды зарезал. Хорошее предложение?
Раненый упрямо перевернулся, опять вцепился в клинок, подтянуться.
– Жить во имя мести, а не сдохнуть не пойми за кого.
– Ненавижу….
– Принимать твои слова за отказ? — Колин выдернул клинок из захвата, почти отрезав бедняге пальцы.
– Ненавижу…, - парень обессилил и больше не двигаться. До девки оставалось с полуметра, меньше.
– Мне передать? — Колин захотел забрать кулон. Раненый сжал кулак не отдавать подарок.
– Тогда сам предай.
Унгриец хрястнул шнепфером, отделив убитой руку по локоть. Подтолкнул достать.
– Ууууу, - бессильно завыл раненый. — Ненавижу….. Ненавижу…. Ненавижу….
– Что толку? Ненавидеть мало. Надо суметь воплотить свою ненависть. Не дать ей пропасть. Для начала подбери нюни. На всех не напасешься врачевателей и нянек, дуть на болячки и гладить по головке. Самому надо справляться. Так что? Справишься?
– Ненавижу.
– Жаль-жаль.
– Не…., - слово беззвучно запузырились кровью в пробитом горле.
Колин стряхнул кровь со шнепфера, взмахнул полой плаща, поднимая притаившихся ворон с веток деревьев и крыш.
– Прошу! — пригласил он черных птиц.
Колокол на Хара поторопил, и за полчаса унгриец добрался до моста. Опоздал, но Эйш его дождалась. Судя по зареванному лицу, дождалась бы, опоздай он еще на час или два.
– Что-то стряслось? — спросил Колин, готовый вытирать сопли и слезы. Послужить опорой, громоотводом, близким плечом, выплакаться и высморкаться. Выслушать и утешить.
– Я отказываюсь ходить на рынок за хлебом и зерном. И ничего, никому не буду говорить, - очень эмоционально объявила девушка, сдерживая всхлипывания.
– Причину не назовешь?
– Это вас не касается.
Когда плохо, хочется чтобы стало еще хуже. Новая боль заглушит прежнюю. Избито, но помогает.
– Не касается. Но хочу послушать. Вдруг то, что тебя гнетет и изводит легко устранимо.
Он приготовился к потоку слов и слез. Характер девушки оказался крепче.
– Он умер. Его больше нет!