Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
– Просто замечательно, - признал унгриец и не сдержался, улыбнулся смуглянке.
А все дыры не учтешь.
– Чего тогда не веселишься?
– Не весело.
– Денег жалко?
– Не в деньгах счастье.
– А в чем?
– Счастье обычно с кем, - поправил Колин и подмигнул.
– Ой, ли?
– Сама рассуди.
– Рассужу. С этим у тебя что?
– ???
– Не придуривайся, - ни на грош веры унгрийцу.
– Со счастливчиком.
– А что у меня с ним может
– Он на тебя так смотрел…
– Ревновал?
– Как Питч, когда приходит за деньгами, а их у меня нет. Не серебрушечки.
– И?
– Приходиться ноги раздвигать, иначе на улицу выкинет. Старое Брюхо потом счастливый! Точно такой, как твой приятель.
– Приятель это сильно сказано.
– Но знакомы?
В Большую Лодку унгриец попал неслучайно. Псари шепнули, где ему вечером отыскать Ридуса. Но оказалось и без игрового, столько примечательного! Сам шинок и смуглянка.
– Довелось сойтись. А ты чего постишься?
– С родней общаюсь, - Саман повернула голову, приподняла подбородок. Тонкий шрам остался навсегда.
– Почти близнец.
– У тебя богатая памятными событиями жизнь.
– Не жалуюсь.
– А хотела бы?
– Жалельщика не сыщу.
– Я подойду?
Ох, ты глаза, что у голодной рыси. Того гляди зашипит-зафыркает.
– Может и подойдешь.
– А без может? Подойду?
– Забавный ты. Необычный.
– И только?
– Чего не знаю, того не знаю. Не сходились.
– Уже сошлись, — игрался словами Колин. Любимое занятие у него в последнее время.
– Рассматривать за предложение подняться ко мне?
– Если скажешь, что прячешь?
– Между ног?
– Под чудной розой. Что под ней? По правде.
– Неутоленная жажда узнать, где живут банши.
Про банши не обманывал. Желала. Остро. После получения памятного шрама на шее.
– И потому Саман?
– И что? Вон та, кудрявая, Форточка.
– Скрытничаешь? — не оставлял Колин, непростую тему для смуглянки.
– А скажу? Во сне звать будешь, как понравлюсь?
Ридус проявил похвальную предусмотрительность. Потерся тут, присоседился к тем, потрещал с Папашей Питчем, после чего угадав момент, вымелся из шинка. Предстояло, унести добытое в удачной игре. И если одна часть Ридуса тряслась от страха, нарваться на Ночных Кумовей, то вторая отплясывала тарантеллу и гремела в бубен. Он умыл кривомордого! И осознание незабываемого деяния, по-особенному грело его растревоженное сердце.
Когда до порога дома оставалось не более полусотни шагов, его окликнули.
Канальщики… — приговорил себя Ридус, вспоминая злую потную морду Борова. — Попробовать столковаться?
Обнадежиться не получилось. Псари, те пожалуй, оставили бы в живых, а вот канальщики… Этим все равно скольких
– Чего надо? — не дерзил Ридус озлоблять бандитов без необходимости.
– Разговор имеется, - объявили ему.
Их трое. Воробей старшим. Он не боится быть узнанным. Значит, о чем бы ни договорись, конец один.
– До утра не подождет? — тянул время игровой. А вдруг, вдруг, вдруг…. Не весь же фарт за столом просидел?
– Ты не баба, до зорьки тебя манежить.
Загнанной лисицей пялился в темноту Ридус. Защипало нос, на глаза навернулись слезы обиды. Жить-то, как хотелось! С такими деньгами, что у него нынче завелись, чего не жить-то!
Вот пропастина! Не иначе сглазили или порчу наслали. Зря ходил смотреть как ведьму жгут, прокляла. Как есть прокляла!
К горлу подкатили рыдания. В коем веке серебра снял, с обидчиком поквитался, а по итогу получается на погибель напросился? Ведь не оставят жить. Зачем им живой? Мертвый не укажет, кто его раздел-разул, мошну вывернул.
– Может, побегать надумаешь? — подзуживали Ридуса. — Удачу спытать? Спытай, мы не против. А то за столом перло, а тут что? Спытаешь? Ставка больно хороша. Фартанет, до смерти памятно будет.
Не фартанет.
Господи, избави мя. В храм пожертвую. Нищим раздам, - сулил игровой, отчетливо осознавая тщетность откупных обещания.
– Карты брошу. Паломником пойду. Жить хочу, Господи!
За спинами нападавших неслышно проявилась фигура. Звездный свет ожелтил контуры головы и плеч. Сизой иглой протянулся по клинку. Одного из вымогателей резко бросило вперед, пластом, в лужу. Оставшиеся двое отпрыгнули и тут же охотничьей парой кинулись на обидчика. Добычу не уступят, не отдадут.
Ридус смаргивая слезы, заворожено отслеживал ночную короткую схватку. Полуослепший и полуоглохший от страха и грохочущего в венах кровотока, он стиснул до боли челюсти, не заскулить.
Тот, другой, управился быстро. Переступая через одну из жертв, подпнул вываленные кишки.
– Чего разложился? Подбери.
Зачем он с ним так? Зачем? — метались испуганные мысли Ридуса. Ему сделалось еще страшнее, когда признал, кто его спас. Лежать и ему с вываленными нутром и мучиться последние минуты жизни. И минуты эти будут сладким как никогда. Ибо последние, что отпущены ему Небом и кривомордым.