Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
Завести еще пророка? — наблюдал Колин за чумным животным. Пока горожане в панике и спешке запасались хлебом, другая напасть грозила их домам.
– Хлопотно.
– отказался унгриец искать второго Алтуса.
Появление Арлем нищие встретили довольным ропотом. Фрей низко кланялись, а получая подачку, кланялись еще ниже. Тянулись за милостыней. Особо усердным доставалась денежка. Грош, а то и два. Благодарные умудрялись чмокнуть щедрую ручку или подол платья. Славили, здравили, обращались, матушка и, благодетельница.
Может ей это заменяет мужика? — наблюдал Колин за Арлем. С двух шагов легче увидеть то, что сокрыто с десяти, и уже не разглядеть с двадцати.
– Или она всего-навсего двинутая на голову набожная дурочка?
Но порой два шага слишком далеко, составить правильное суждение. Надо быть ближе. Как можно ближе. Настолько насколько это допустимо и возможно.
Бутылка с масла календулы досталась нестарому, изможденному страданиями, мужчине, со ступнями в крупных гнойниках.
– Благодарю эсм, вы само милосердие.
– Благодари Всевышнего, он один дарует истинное исцеление. Наши раны на теле, отражают наши раны внутри.
Унгриец прочувствовал момент для нового вмешательства, развить свой маленький успех у фрей. И совершенно точно, меньше всего он пекся о милосердии.
– С побережья? — спросил Колин хворого. Слишком загорел для коренного жителя Эгля.
– Матрос, саин, - сознался тот. — Десять лет. Потом заболел. Лекарь присоветовал климат поменять. На холоде больше быть.
– Помогло?
– Нет, саин. Только хуже сделалось. Это бог меня наказал. У нас в плавании юнга занемог, подумали холерный. За борт кинули.
– Правильно сделали.
– Крайне жестокосердечный поступок, - не согласилась с унгрийцем и осудила немощного Арлем.
— Может то и не холера вовсе, - понурился страдалец.
– Иначе за что мне такое мученье?
– Выше ногу открой, - присел Колин.
– Надо ли вам видеть?
– вздохнул бывший матрос, но приподнял штанину. Не в надежде на помощь и добрые слова, но пожертвование денег. Кошель на поясе ого-го! какой, икристый.
– На этой поменьше, а левая хоть сейчас руби, до колена поднялось.
На болячки смотрела и фрей. Кара господня проявляется по-разному. Она видела не болезнь, но искупительное наказание греховному проступку.
– Дельная мысль, - Колин подобрал с земли щепку и сковырнул на ступне коросту.
– Смажь, - подсказал Арлем нищему. Результат лечения она желала видеть немедленно. — И непременно помолись.
– Сомнительная рекомендация…., - ковырял Колин рану, вонзая острую деревяшку глубже и глубже, не обращая на болезненное шипение бывшего матроса. — И по поводу молитвы и по поводу мази.
– Больно саин, - не вытерпел нищий безжалостного обращения с пораженной плотью. — Честное слово больно. Невмоготу.
–
– Чего ж хорошего?
– А того хорошего. Не проказа и не антонов огонь. Только-то ришта*, - объявил унгриец.
– Что саин?
– Червяк с локоть длинной.
Зацепив белое тельце, Колин осторожно вытягивал паразита наматывая на щепу.
– Вот так и действуй. Сегодня немного, завтра чуть, вытянешь. Потом следующего, - наставлял он ошалевшего матроса. — Не торопись. Оторвется, отгниет нога. А когда повытягиваешь, тогда и маслом намажешь. Грязи меньше в рану занесешь.
У бедняги тряслись руки. Он явно не в состоянии справиться с поручением.
– Саин.
– Здесь ришту не знают. Лечить не могут и не будут. Так что или сам или никто.
Прежде чем идти дальше, Арлем дала несколько советов особо надоедливым побирушкам. Очищаться молитвами, уповать на милость божию, что выглядело несколько неуместным, после того как унгриец на её глазах помог моряку. К тому же она была уязвлена знаниями Колина. Всегда неприятно осознавать, человек, которого считал для себя пустым и понятным, являл одну тайну за другой. И там где она взывала о чуде, унгриец это чудо, походя, сотворил.
Я покусился на её лавры, - увидел Колин потерянность фрей. — Грешникам отказано в чудесах.
– А этой поможете? — спросила Арлем из желания испытать унгрийца. Убедиться в случайности произошедшего. Иначе… Что и думать о нем?
Определенно мне откажут в спасении души, - заподозрил Колин обыкновенную ревность. — Но не укажут на дверь.
Безносая баба, покрытая язвами, тянула руки. В открытый рот видно, отслоенное нёбо мешает ей глотать и говорить.
– Фаин, фаин, хлепса! Хлепса, хосю, - плямкала она.
Колин оттер, сунувшуюся с подачкой Арлем. Та, слабо возмутилась, но подчинилась. Видно и у святых существует предел милосердия. Смотреть на такое долго, без тошноты, не у многих хватит выдержки.
– Эсм, некоторые хвори этих несчастных заразны. И поверьте, ни молитва, ни чистота помыслов, ни безгрешность не спасут. Ни их, ни вас.
– Вы сомневаетесь в справедливости Небес?
Только их и осталось приплести, - исполнен Колин понимания душевных терзаний фрей.
– Я сомневаюсь в искушенности местных лекарей.
Бог послал Арлем испытание слушать. Она слушает.
– А вы искушены?
– Достаточно, не посрамить наставника.
– И кто он? — готовилась фрей услышать и оспорить авторитет учителя.
– Тринитарий, - похвастался Колин, предчувствуя реакцию фрей. У Арлем смягчилось выражение лица. Монах это хорошее объяснение.
Они неожиданно остановились подле двух мальчишек, тянущих изувеченные ладошки за подаянием. Свежие шрамы обозначали места отсутствия пальцев. У того что постарше повреждена кисть.