Дождь в полынной пустоши. Книга 2
Шрифт:
Охранник-гора пропустил унгрийца не изрекши ни слова. Многозначительно обсмотрел Саман. Смуглянка с вызовом вскинула голову. А чем еще ответить?
Чмокни его!
– понравилась Колину ершистость женщины. Но чмокнуть она дотянулась бы только до пуза громилы.
– Не хотелось бы мешать, - намекнули подоспевшему слуге на приватность встречи.
Оплаченные пожелания исполняли без лишних вопросов. Платить полагалось сразу от двери, и вход пошли монеты. Волшебные кругляшки серебра стимулировали угодливость в любой просьбе.
– Прошу, за мной. Вам
Саман шла на мысках. Так она казалась выше, а ей этого хотелось, и удобно глазеть по сторонам. Поглазеть было на что.
– Южане умеют ценить уют, - признал Колин за хозяевами шинка мастерство домостроя.
Выгороженный тяжелыми гобеленами квадрат. Широкие полати, застелены толстыми цветастыми войлоками, поверх набросаны расшитые бисером подушки. На низком колченогом, словно готовом подпрыгнуть, столике, выставлена чаша омыть руки. Рядом стопочка сложенных узеньких расшитых полотенец.
– Нравится? — спросил Колин у женщины.
– Не больше чем замарашке на королевском балу, - призналась Саман. Худшая вещь в интерьере она сама.
– Это поправимо.
Унгриец пошептался с вызванным слугой, всунул кошель и тот пригласил Саман.
– Прошу, сатти.
Её передали двум служанкам. Теплая ласковая вода, пахнущая мускатом. Мягкий лен обсушиться. Новая одежда. Сальвар — штаны из шелка. Чоли — короткая кофта. Невесомые туфельки. На запястья широкие браслеты-чури. Закрепить уложенные волосы — шпрингар-патти.
– Не скажу, что одета, - придирчиво осматривалась Саман. Тонкий прозрачный шелк не способен скрыть ни единой складки её тела.
– Тебя смущает?
– Я могу покраснеть?
– Зачем спрашивать. Мужчины любят обманываться, - Колин указал ей, где разместиться.
– Располагайся.
– Куда теперь деваться, - Саман присела на краешек полатей.
На таких меня еще не валяли, - не переставала она восхищаться окружающей обстановкой.
После переговоров со слугой, на стол выставили десять маленьких тарелочек с порциями неизвестных яств. Тарелочки вмешали столь мало, что казались кукольными, игрушечными, не настоящими.
– Фруктовый лед, - попросил Колин дополнить сервировку и поблагодарил слугу монетой. За точность. И поднял палец вверх, о чем-то предупреждая или напоминая. Саман принесли энтурийский плат. Воздух, сотканный золотом и жемчугом.
– Здесь прохладно, - нагло соврал Колин.
Женщина приняла подарок и приняла его вранье. Купить такую красоту, надо продать лошадь, броню, оружие, Большую Лодку и половину Карлайра, от стены до стены. Её саин рассчитался, не моргнув глазом.
– Ты всегда столь расточителен? — с наслаждением куталась Саман в удивительный подарок.
– По необходимости.
– И нынче, такая необходимость возникла?
– Определенно.
– Ты странный, - выразила женщина свое отношение к происходящему с ней. Она чувствовала себя невольной участницей волшбы. Но не забывала, волшебство заканчиваться в тот самый момент, когда к нему привыкаешь.
Они ополоснули руки, промокнули полотенцами. Ей неловко. С чего
Унгриец учил её есть пальцами. Так вкуснее. Объяснял последовательность блюд. Таковы нерушимые традиции. Рассказывал о приправах и пряностях. Они делали ярче вкус блюд. Он возился с ней, как возится учитель с любимой ученицей. Не ругал за не понятливость и бестолковость. Хвалил, одобрительно посмеивался. Держал её ладони в своих, как держал бы величайшую драгоценность. Он не походил на заносчивых ублюдков, что за грош выжмут все соки и еще умудряться наплевать в душу. Он ни на кого не походил!
Это приходило исподволь. Желание. Самое простое, самое обыкновенно, самое-самое. Когда за каждым жестом, за каждым прикосновение, от каждого слова и выдоха, по телу проходит невидимая мягкая волна, сбегает к низу живота. В горле делается сладко и хочется пить. Чем… кем утолиться?
– Так почему Саман? — спросил Колин. Он сидел одуряюще близко. Его тепло лишь сильней разгоняло её сердце.
– Родительская прихоть.
Родители не придумывают таких имен детям. Если любят. Если не любят. Все равно не придумывают. Разницы нет, как назовут дите, но точно не Саман. Имя она выбрала сама. В её памяти разделенной на до и после, половинки назывались по-разному. Саман — вторая и наверное не лучшая. Каждый спасается от прошлого как может. Или от будущего, когда не верит в него.
– В переводе — госпожа?
– Все мама. Отцу понравилось. Оно кажется тебе неподходящим? Для жилички со второго этажа Большой Лодки?
– Мое не лучше. Яд Бога. То, которым меня нарекли.
– Ты его изменил?
– Люди предпочитают короткие и простые имена. Легче запоминают. А как ты попала в столицу?
– Зачем тебе?
– Люблю интересные истории. Иногда рассказываю их сам.
– Моя не интересна, - Саман прилегла на полати. Все её встречи с мужчинами заканчивались так. Лежа на спине. Они этого хотели. Теперь этого хотела она. Зачем же себе отказывать?
Взяла его горячую руку. Её горячей. Её желание больше. Она знает. Как давно подобное происходило с ней. Хотеть мужчину. Остро. До отрешенности от происходящего сейчас. До равнодушия, что будет после.
– Расскажешь? — попросил Колин.
– Не хочется вспоминать.
– Чего еще не хочется?
– Лучше угадай, чего хочется.
– И чего же?
Она рассмеялась. Открыто и честно. Радуясь происходящему с ней. Возможности не скрывать. Ничего не скрывать.
– А если расскажу? Что мне будет?
– Ммммм, - прикрыл глаза Колин, обещая невообразимо прекрасное. Как же, как же. Удивлять и обманывать уточненное искусство истинных мужчин.
– Мы жили далеко и счастливо, пока однажды к городу не подступила война. С той золотой поры, не осталось ничего.
– А имя?!
– Имя — да!
– Не это. Другое. Должно же быть другое?
– Его больше нет.
– Так просто?
– Так просто.
– Но что-то же осталось?
– Немного. Шлюха по имени госпожа?
– Саман, - поправил её Колин.